Я полностью перегружена очарованием ощущений.
Он замирает надо мной, его пылающие глаза сужаются, когда он пристально смотрит вниз на меня. Он совершенно неподвижен, даже не дышит. Я не могу разобрать выражение его лица.
— Лиз? — спрашивает он. — Я… сделал тебе больно?
Он тянется рукой к своему рту, и я понимаю, что за своим тщательно замаскированным выражением лица он скрывает свое беспокойство.
— Я в порядке, — говорю я ему и приподнимаю свои бедра. — Прошу тебя, не останавливайся.
Он издает низкий гортанный рык, и его лицо снова накрывает дикое, необузданное выражение. Он наклоняется вперед и кладет руки мне на бедра, а затем снова врезается в меня.
И я снова кричу, потому что, о Господи, как же мне не кричать? Такое ощущение, будто он трахает мою душу, выворачивая ее наизнанку. Это самое потрясающее, что я когда-либо испытывала. Его волосы свисают близко к моему лицу, и я хватаю несколько локонов, цепляясь за них так же сильно, как он вцепился в меня.
— Не смей прекращать трахать меня, — рычу я ему в ответ. — Никогда не смей останавливаться!
У него раздуваются ноздри, и тогда Рáхош врезается в меня еще сокрушительнее, чем прежде. Я кричу, когда кончаю, дергая его за волосы и вскидывая бедра, чтобы встречать его полные страстного желания толчки. Такое впечатление, что мой оргазм, который у меня был несколько мгновений назад, так и не проходил. Он просто все продолжает накатывать на меня, и я кричу и воплю, пока он все продолжается и продолжается. С каждым толчком шпора Рáхоша терзает мой клитор, и мне кажется, будто я ступаю по небесам обетованным. Я не могу справиться с таким сильным наслаждением. Это мне не по силам.
Тело Рáхоша двигается резкими толчками, и какое-то мгновение мне кажется, что он вот-вот начнет сетовать на свое колено или судороги в мышцах, настолько крайне удивленное выражение у него на лице. Но тогда у него с шипением вырывается дыхание сквозь его туго сжатые губы, его тело судорожно подергивается, и я понимаю, что он тоже кончает.
РÁХОШ
Я полностью переродился.
Все мышцы моего тела, все сухожилия, все органы — ничто больше не принадлежит мне. Все это забрала себе Лиз. Я целиком и полностью принадлежу ей.
Я обрушиваюсь поверх своей пары, обессиленный от нашего бешенного спаривания. На это ушло совсем немного времени, и мой член все еще подергивается, несмотря на то, что похоронен глубоко внутри нее, и я кончил. Однако резонанс не проходит. Если уж на то пошло, с каждым моментом он становится все сильнее, и наши кхай объединились в общую песню.
Руки Лиз выскальзывают из моих волос, и ее лицо искажается в гримасу, увидев длинные пряди волос на своих пальцах.
— Я…, кажется, выдернула немного. Прости.
Она возвращает мне их обратно.
Я беру эти пряди волос и отбрасываю их в сторону.
— У меня их более чем достаточно.
Она может выдрать хоть все, если ей хочется. Мне плевать. Я лишь хочу остаться навсегда внутри нее. Я переворачиваюсь на бок и прижимаю ее к своему телу, опуская ее лицо к своей груди. Я никогда не чувствовал себя настолько… хорошо.
Она моя. Полностью моя. И сейчас она полна моим семенем. Я чувствую, как ее влагалище сжимает меня горячими, сильными спазмами, проходящими сквозь ее тело. Она слегка задыхается от каждого из них, и мне думается, что они возбуждают ее. Я поглаживаю ее светлые косы, мокрые от купания.
— Моя пара, — шепчу я. — Моя Лиз.
С губ моего человека срывается приглушенный полувздох-полустон, полный наслаждения. Она прижимается лицом к моей груди, а рукой проводит вниз по моей руке. Я делаю ей то же самое, наслаждаясь различием структур наших тел. У нее нет мягкого пушка, покрывающего кожу моих людей. Человеческая кожа совсем не похожа, но… я наслаждаюсь ею. На ощупь она ощущается слабой, привыкшей к неге, и я сразу вспоминаю, как лизал ее гладкое влагалище.
Это — приятные воспоминания, и это то, что я хочу немедленно снова повторить. Я пальцами движусь к основанию моего члена, по-прежнему всаженного глубоко внутри нее, и провожу пальцами вдоль краев ее щели, где она охватывает меня в глубоких тисках внутри себя. Ее складочки туго растянуты.
Она втягивает воздух.
— Что…
— Мне нравится ощущать, когда я внутри тебя, — говорю я ей, и ее покрасневшее лицо обретает еще более ярко красный цвет. — Тебе приходится широко растянуться, чтобы принять меня.
— Хвастунишка, — говорит она дразнящим тоном, а ее рука старательно спускается вниз по моей груди. — Кстати, как бы это сказать, но мы сделали все совершенно неправильно.
— Неправильно? — я ни на шутку потрясен, что чем-то умудрился разочаровать ее. — У людей есть какой-то ритуал, который я пропустил?
Она хихикает и кончиками пальцев пробегает по мышцам моей груди, а затем щелкает по моему соску.
— Ну, не то, чтобы уж совсем, если только не считать прелюдию ритуалом, — она сдвигается, и своим членом я ощупаю каждую мышцу внутри ее тела. Я резко вдыхаю, потому что готов прямо сейчас снова взять свою пару, однако она все еще разговаривает, так что пытаюсь внимательно ее слушать. — В основном, — продолжает она, — женщины хотят, чтобы их соблазняли к сексу.
Соблазняли к сексу? Я не понимаю. Она взывала ко мне. У меня во рту до сих пор ощущается вкус ее влажного возбуждения. Я секунду изучаю ее, задумываясь над этим. Ааа, наверное, настал момент выразить то слово, означавшее ухаживание.
— Нeвввп, — говорю я ей.
Она шлепает меня по груди.
— Что ты хочешь сказать этим своим «нeввп»? — она выглядит оскорбленной. — Может, я ожидаю что-то вроде чертовой прелюдии! Не думаю, что я многого прошу.
— Погоди. Разве это слово не означает ухаживание?
Она возмущенно вскрикивает.
— Я просила тебя всего лишь о прелюдии, а ты говоришь мне «нет»?
— Я сказал нeввп, — уточняю я. — Это неправильно? Ты ведь говорила мне это раньше, и было совершенно очевидно, что тебе нравились мои прикосновения.
Лиз скептически смотрит на меня и толкает меня в грудь.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, чудак. Отпусти меня…
— Никогда, даже и не мечтай, — заявляю я и наматываю на кулак ее волосы так же, как она сделала со мной. Она все еще в моих объятиях, и я разглядываю ее и вижу, что на ее красивой шее учащенно бьется пульс, в ее глазах пылает яростный гнев и похоть. — Ты должна объяснить мне, что такое эта «прелюдия».
— Черт, ты, должно быть, шутишь надо мной?
Это слово крутится у меня в голове, но его перевод не кажется правильным.
— Нет, мой член не стал бы утверждать тебе о том, что шутит.
— О Господи, я не это имела в виду. Я… — она тяжело вздыхает от разочарования. — Ну, ладно. Прелюдия. Это, когда ты типа тискаешь сиськи и все такое. Тебе нужно подготовить девушку к сексу. Позаботиться, чтобы она была готова, намокла и нуждалась в этом.
Я смотрю на нее сверху вниз хмурым взглядом.
— Ты была мокрой.
— Знаю! Но…
— Я лизал твою влагу изнутри твоих бедер. Твое влагалище было настолько промокшим, что из него прямо стекало…
Она пальцами сжимает вместе мои губы и выглядит при этом… крайне смущенной.
— Такие пошлости нельзя говорить.
Пошлости? Было так прекрасно воочию увидеть всю ту влажность, которую я вызвал. Я пил бы ее сладкий нектар час за часом, но ей, кажется, неудобно даже думать об этом. Люди очень странные.
— Тогда объясни мне, — настаиваю я. — Что такое «тискать сиськи»? Я не понимаю смысл этих слов.
— О, Боже, — выдыхает она. — Чему из земного, спрашивается, этот переводчик научил тебя? — она похлопывает себя по груди. — Понимаешь, сиськи. Груди. В смысле, если к ним прикасаешься, от этого испытываешь удовольствие.