– Да я бы с радостью! - воскликнул измученный директор. - Объясните только, как.
Потупив глаза и теребя пуговицу на строгом жакете, Марь Иванна объяснила.
Игорь Михайлович, натурально, ужаснулся.
Нет, мадам Лютикова была, конечно, еще хоть куда. Со спины, в толпе, издалека, ноябрьским вечером ей вполне можно было дать лет тридцать... ну, тридцать пять. Но чтобы вот так неожиданно, в разгар учебного дня, среди немытых пробирок... да и смотрел на нее директор не со спины, а очень даже в лицо смотрел, и возраст знал с точностью до года, ибо доступ имел ко всем личным делам.
Нет уж, увольте.
Никакой, даже самый антиматерьяльный трубопровод не стоит подобных жертв.
– Вы поймите, Игорь Михалыч, - с придыханием поясняла Марь Иванна, отрезая директору путь к дверям, - судьба множества миров висит на волоске. Ведь вы же понимаете, если прекратятся поставки антиматерии... о, если прекратятся поставки - это же топливный кризис!
Директор кивал китайским болванчиком, огибая средний ряд парт, но на химозу поглядывал бдительно.
– Перспективы будут ужасны: волнения, бархатные революции, а кое-где, вы только подумайте, и даже не бархатные...
Игорь Михайлович аккуратно взошел на кафедру, шагнул за вытяжной шкаф, присматриваясь, как бы метнуться в дверь мимо бдительных очей преследовательницы. Только бы добраться, а там - никакой замок ему не помеха.
– Повышение межмировых пошлин, - продолжала стращать химоза, - срыв экспортных поставок, снижение качества продукции и скачок - невероятный скачок инфляции!
Скачок инфляции - это он понимал. Но даже самый разнузданный её, инфляции, рост мерк перед морщинами на шее старой жабы Марь Иванны.
– Ни-ког-да!
Рванулся директор, прыгнул раненым тигром, разом перелетел через учительский стол, смахнув по дороге коробку с железными опилками. Взмыла к потолку серая хмарь да и осела обратно, расположившись вокруг красно-синего бруска в строгом соответствии с магнитными линиями.
Три шага всего осталось до двери, а там - удариться всем телом, проломить, прорвать хрупкую преграду, вырваться на свободу...
Ах! - вскричали мы, наблюдающие за этой сценой, ибо точно видели, что в следующее мгновение коварно подвернется под ногу директору все тот же злополучный трехногий стул.
Ып! - успел сказать Игорь Михайлович, обрушиваясь в проход, да так, что дрогнули и нервно звякнули на столе колбы.
Ага! - торжествующе завопила Марь Иванна, коршуном набрасываясь на беззащитную жертву.
Хлипкая на вид, на деле обладала она чудовищной силою, враз припечатавшей Игоря Михайловича к немытому линолеуму, аки таракана тапкой. Тут бы и сдался милейший директор школы, тут бы и пал под натиском инопланетного чудовища, однако играл на его стороне еще один маленький, не учтенный почтенной дамой фактор.
Дурацкий такой. Сугубо физиологический.
Нет, в самом деле, войдите в положение бедного Игоря Михайловича. Эти морщины, и эти всклокоченные седые волосы, и эти костлявые коленки, и игриво вьющиеся по полу зеленые хвосты... Нервы директора мало походили на стальные канаты. Все остальное, впрочем, тоже сталью не звенело.
Слаб человек перед лицом вселенской необходимости.
Но зловредная химоза не отставала и распластанного под партой директора не отпускала; даже непредвиденная проблема ничуть не обескуражила ее.
– Сейчас, сейчас, - хрипела она, выуживая из кармана флакон синего стекла с надписью на неведомом языке. Сдернула зубами пробку, ткнула в лицо бешено извивающемуся Игорю Михайловичу, оглушив того дурманящим запахом белого шиповника. - Ну, давай же!
Показалось директору, что плывет он на черной трубе в бескрайнем океане, что качают его ласковые волны, а белая звезда с небес смотрит в лицо ему, улыбаясь тихо и сладко. Вот уже и две звезды - близкие, голубые - сияют сквозь туман, вот слабость охватила его, спеленала шелковыми покровами, вот тяжело опустились веки...
И лишь далеко где-то, возле самого горизонта, бестолково колотился в дерево неведомый дятел.
"Но ведь и в самом деле стучит кто-то!" - изумляется читатель с музыкальным слухом.
А это комиссия из роно, что вызвана завучем - на всякий пожарный случай. Идет комиссия по школе, на фонтан дивится, на сугробы в спортзале, на несгораемую пальму... но чу! Что за странные звуки мерещатся в рабочей тишине урока? Будто бы крики, и грохот, и невнятное рычанье, и шут его знает что еще, но такое же отчетливое.
Вмиг набежали любопытные, и двоечник Потапов впереди всех. А за ним и бойкая физкультурница, и улыбчивая медсестра Леночка, и буфетчица с чайником, и стайка нервных девятиклассниц, прыскающих в кулачок, и завхоз Степаныч - с молотком и гвоздодером, и физичка с моделью полупроводника, и историчка, второпях вздернувшая на нос две пары очков, и сразу две русички, непримиримо враждующие по причине разного трактования роли постмодернизма в становлении современной литературы, но сейчас позабывшие о давних спорах и с равной жадностию глядящие поверх голов, и весь второй класс во главе с учительницей, и англичанка со снобистским прононсом, и француженка с язвой желудка, и бестолковая одышливая информатичка, взятая на работу исключительно по причине личного знакомства с мамой директора, и даже неприступная вахтерша со связкой ключей - все, решительно все стеклись шумливым потоком под двери химического кабинета.