Она разглядывала очертания его лица, и не понимала, как могла любить этого человека. Как могла не вспомнить своего убийцу! Как могло добровольно жить с ним столько времени, и не видеть?!
— Как тебе удалось восстановиться воспоминания? — спросил мужчина.
Он не знает! Не знает про Сафрон!
— Не знаю… они просто вернулись, случайно.
— Случайностей не бывает.
— Но ты же меня убил… случайно.
Марк молчал.
— Ты веришь, что я могу тебя убить?
— Разве… разве нет?
— Нет… я никогда не хотел причинить тебе боль… намеренно.
— Марк, — выдохнула София, — но ты же… ты же причинил мне больше всего боли.
— Я всего лишь хотел, чтобы мы были вместе…
— Марк… Марк… но не таким способом, — с болью в голосе ответила женщина. — Не насильно.
Эту правду он предпочитал от себя скрывать.
— Мне… мне нужно идти. Я скоро вернусь.
Он покинул помещение, оставив Софию в клетке, наедине с гробом, в котором лежало её собственное бывшее тело.
•• •••• ••
Он продержал её в клетке два дня. Принес теплый плед, обувь, регулярно приносил еду и воду.
Все это время София пыталась окончательно вспомнить свое прошлое. У нее неплохо получалось, и хаотичные воспоминания выстраивались в ровный ряд, начали укладывать во временные промежутки.
София понимала, что должно что-то делать. Выбор «что именно» у нее был невелик.
Когда он пришел к ней на третий день, оно позвала его:
— Постой, не уходи…
Марк застыл. Он, наверное, только и ждал от неё какого-то сигнала.
— Я тебя слушаю…
— Ты не можешь меня держать в клетке вечно… А даже если можешь, неужели это то, чего ты хочешь?
Она схватилась за прутья решетки.
— Я хочу отсюда выйти, хочу жить нормально. Если у меня нет выбора, и мне придется выбирать между клеткой и тобой…
— Клеткой и мной, — повторил он зло… но больше не перебивал.
— Я… я хочу попробовать… забыть. Давай… — она осторожно протянула к нему руку. — Давай ты… дашь нам еще один шанс. Я не обещаю, что буду тебя любить так… так, как раньше, но…
Он вздрогнул от её слов.
— Да, я любила тебя. И если у меня нет выбора, я могу попытаться… простить…
Он медленно прикоснулся к её протянутой руке. София вздрогнула, но руку не отняла. Он смотрел на её руку — в своей, как на нечто необыкновенное, непривычное, загадочное. София подумала, что если он сейчас резко дернет её за руку — она ударится лицом об решетку, и вполне возможно, что сломает себе нос.
Но Марк очень бережно прикасался к её руке, и вскоре София смогла немного расслабиться.
— Мне нужно подумать, — ответил Марк, нежно целуя её руку. — Мне нужно подумать.
Когда он ушел, она присела на узкую койку, и выдохнула.
Она должна выбраться, и находящийся рядом гроб был прекрасным стимулом стремиться к свободе. Закончить так, как Тамара, София не хотела.
•• •• ••
Он пришел к ней вечером. Поставил поднос на пол, и уставился задумчиво.
— Я не могу тебе доверять, и ты это понимаешь. Ритуалы проводить на тебе я тоже не могу — я не знаю, какая будет реакция в этот раз. И отпустить не могу. Просто прими это, как данность — не отпущу. Понимаешь?
Она кивнула. Понимала.
— Я выпущу тебя отсюда, позволю ходить по дому, не более. Малейшее неповиновение с твоей стороны — и снова окажешься в клетке. Ты это понимаешь?
София снова кивнула.
Он открыл клетку и подал ей руку.
Когда она выбралась обратно в дом, поняла, что на всех окнах теперь стоят замки, как и на всех дверях. Клетка стала значительно больше, но это по-прежнему была клетка.
— В твоей жизни почти ничего не поменяется, — прокомментировал Марк. — Та же кухня, та же гостиная, и спальня, ты же понимаешь, — он положил руку ей на талию, — та самая.
София кивнула. Понимала.
•• •• ••
Видеть привычную обстановку оказалось… непривычно. На окнах решетки, а в её шкафу по-прежнему висят её вещи, которые она сама туда (добровольно!) повесила. Как будто два мира слились воедино!
София сняла с себя грязную одежду, и прошла в ванную комнату. Застыла под душем, включила горячую воду, и дала волю истерике.
Ей хотелось смыть с себя грязь заточения. Ей хотелось смыть с себя грязь.
Сил плакать уже не было. Что толку — все силы ушли на осознание того, что происходило, и на то, чтобы не сойти с ума. Её истерика была тихой, сдержанной, и оттого еще более пугающей.