Она не знала, как далеко простираются его возможности, но, видимо, дальше, чем она предполагала, раз полиция не реагировала, а те, у кого она однажды осмелилась просить о помощи, с немцем связываться отказались напрочь.
Она училась абстрагироваться. Не только от мужчины — от мира. Как ни странно, в последнее время это делать стало намного сложнее.
Ей начало казаться, что мир стал ярче, горластее, капризнее. Во всем теперь скользила некая неоднозначность.
Раньше все было просто — работа, дом, обязанности. Теперь все перевернулось с ног на голову.
Ее внезапно начало беспокоить то, что сестра часто прогуливает пары, что мама в последнее время подсела на сильнодействующие лекарства — сердце болело. Софию беспокоили шумные компании под окнами, и многое другое.
И Нойман. Он беспокоил больше всего!
Немец, казалось, вошел во вкус, и начал испытывать терпение Софии.
Он заставлял ее после свиданий оставаться с ним наедине, и обедать, или принуждал ужинать вместе с ним. Принуждал, это самое правильное слово!
Во время ужина мужчина задавал вопросы, на которые ей не хотелось отвечать, а потому разговор не просто провисал — он тонул в мутной луже. И смотрел! Как же он на неё смотрел!
Он заставлял ее приходить к нему домой, и лично рассказывать о той или иной девушке.
Нойман не мог не видеть, насколько Софии неприятно дышать с ним одним воздухом. Но продолжал искать ее общества. Зачем — София не понимала, ведь она ему тоже была неприятна.
Он испытал к ней неприязнь с момента их знакомства, и никогда этого не скрывал. Но продолжал звать ее на ужины, а однажды даже заставил переночевать в своей квартире.
Это была худшая ночь в её жизни! София пришла к нему домой по его же требованию. Он «попросил» принести кипу распечатанных на хорошей бумаге фото — все с мероприятия семнадцатого августа.
Помнится, когда она осторожно переступила порог его квартиры, немец хмыкнул:
— Ты как кошка, готовая в любой момент дать деру.
«Это инстинкт самосохранения», подумала София, но вслух огрызнуться побоялась.
•• • ••
Он предложил ей кофе, усадил на кушетку, а сам в это время принялся рассматривать принесенные фото, и обводил некоторые лица красным маркером. София всё это время покорно ждала.
Иногда она замечала, как он отвлекается от фото, и смотрит на неё. Рассматривает. Софию этот взгляд смущал. Да и сама ситуация вызывала какое-то непреодолимое чувство несоответствия.
Ее бесило, что нужно слушаться. Бесило, что он не по позволяет ей уйти, а что она вынуждена пресмыкаться.
В десять вечера София начала беспокоиться.
— Господин Нойман, вам еще долго? Мне скоро нужно уходить…
— Долго, — бросил немец, в сотый раз просматривая одни и те же фото.
Она повторила тот же вопрос в полночь, но и тогда получила тот же ответ.
«Он специально меня задерживает», вынуждена была признать София.
Она нервничала, и Нойман это видел, но не пытался хоть как-то прояснить ситуацию.
Ближе к часу ночи он сказал, что уже слишком поздно, и ей лучше переночевать у него. Она впервые решилась спорить:
— Извините, но я не могу.
— Почему? — оскалился немец.
— Потому что…
— Опасаешься насилия с моей стороны…
— Нет, что вы, просто…
— Это был не вопрос, — перебил её мужчина. — Тебя можно понять, я тебе не друг, и быть им не стремлюсь. Правильно делаешь, что не доверяешь.
Он подошел к ней ближе. София сидела на диване, он наклонился к ней, протянул к ней руку… и взял в руку чашку с недопитым кофе, что стояла позади.
Пока он протягивал руку, она не дышала, ведь не знала, каковы будут его дальнейшие действия. Чертов немец это прекрасно понимал. Его забавлял её страх!
Чертов немец!
— Не бойся, Соня, лезть к тебе я не буду, — ухмыльнулся, — но если сама ко мне придешь — выгонять не стану.
И громко рассмеялся, видя, как краснеет ее лицо.
•• •• ••
Он и сам не знал, зачем продолжает эту игру, зачем поступает так нелогично. Что-то было в этой женщине… притягательное, но что именно — он понять не мог.
Возможно, всё дело в том, что она не поддавалась. У неё хорошо развиты инстинкты, на подсознательном уровне она чувствовала, кто он. Чувствовала и держала дистанцию. А ему так хотелось… подобраться поближе, застать врасплох. Эриху так хотелось поиграть! В конце концов, может же он позволить себе эту небольшую шалость!?