На предпоследних выборах в Сабор националистам удалось провести в парламент одного депутата. На последних – ни одного…
24 мая 2022 года. Земун, Сербия. День четырнадцатый
Машину я бросил в белградском пригороде. Меня будут искать, сто процентов будут меня искать, и найти по машине – проще всего. Телефона у меня давно не было – пусть ищут. Ветра в поле.
Сумку я спрятал, большую, а малую оставил при себе. В сумке – доказательства того, что во всем этом дерьме виноват кто-то другой, не я. Если конечно они еще, хоть кому-то интересны.
Белград после убийства Богдана сильно изменился. Уже появились граффити с его портретом – а ведь суток не прошло, и кто-то уже набил. Над улицами – как атмосферное электричество висит напряжение, а вот людей на улицах немного. Особенно молодежи. Все – в центре, на митинге. Полиция тоже там.
Ага, вот…
Граффити на стене дома, который нуждается в ремонте уже лет сорок. Лицо Богдана в перекрестье прицела, и подпись: власть – убийца.
Я знаю, как такие набивают. Из поролона вырезается макет, что-то вроде печати, прыскается на него из баллончика и делается отпечаток на стене. И кто-то успел все это сделать менее чем за двадцать четыре часа после того как основной кандидат от оппозиции на будущих выборах был застрелен….
…
Я знал, где живет Лука. Он жил вообще не в Белграде – он жил в Земуне, на том берегу Дуная, раньше этот город принадлежал Австро-Венгерской Империи, а теперь – Сербии. Там квартиры подешевле и сам город более молодежный – но между собой они примерно как правый и левый берег Киева. Лука жил в старом районе, в доме еще австро-венгерской постройки с милым двориком – и мне оставалось только надеяться, что он вернется сегодня домой, а не решит заночевать в Белграде, потому что звонить ему нельзя, и искать его тоже нельзя, потому что я засвечусь и засвечусь капитально. А меня не могут не искать.
Почему Лука? Потому что в одиночку я ничего не сделаю. Потому что у меня теперь нет официального статуса, и я не могу задавать вопросы. И потому что я надеюсь – если он сейчас и не настоящий полицейский детектив, то имеет шансы им стать. А настоящий полицейский детектив не остановится, пока не докопается до правды. Даже если начальство приказывает ему остановиться…
Я сидел в машине и ждал. Перед этим я не только проехал, но и прошел соседние дворы и признаков наблюдения не заметил. Ни срочного ремонта, ни машин с лишними антеннами – ничего такого…
Мне вдруг пришло в голову, что убийство Ани Никич, как бы это дико не звучало – напоминает убийство эрцгерцога Франца Фердинанда. Конечно, где Аня и где эрцгерцог – но и то и это убийство словно стронуло лавину. Словно громадная масса снега пошла вниз, снося все и всех на своем пути, но главное не то что она оставит после себя – а то что открылось на том месте, где был снег. Сараевские снайперы, беременные, которых пинают в живот, лихие девяностые, которые тут были еще более лихими чем у нас – но обществу они повредили меньше. Почему? А потому что здесь – воевали с чужими, те кто у нас становился братками и рекетировал своих – тут уходили на фронт. Но суть мало отличается, и тут и там целое поколение, и не худшее поколение – оказалось перемолото в мясо лихим временем. Те кто должен был стать покорителями Марса – стали братками…
Я мент. Я уже говорил, ментом нельзя быть, если не ненавидишь братву – точно так же сторожевая собака не может таковой быть, если не ненавидит волков. Но последнее что я прочитал на русском – это воспоминания Михаила Орского, бригадира братков тогда, а сейчас именующего себя конфликтологом. Странно, но я не почувствовал ненависти, когда читал все это – хотя прекрасно знал и видел, что тогда творили братки. В этих воспоминаниях не было какой-то особенной блатной романтики – просто жизнь. И не то, что кто-то раскаялся в содеянном, и не то, что я разочаровался… просто я лучше стал понимать, какое значение в жизни людей имеет время, в котором они живут. Из ямы с дерьмом не выбраться с запахом роз. А время, в котором мы живем – зависит от всех нас. От каждого. И обвинять скажем того же Орского и его братков в том что тогда творилось – значит, забывать о своей доле вины. В том, что произошло с нами в девяностых – виноваты мы все…
Ага, вот и Шкода…
Лука вышел из машины, не огляделся. Это плохо – парень нормальной жизнью живет, а у копа такой – нет.
– Лука!