— Нет, но…
— Все, довольно, — прервала его княгиня. В этот миг карета остановилась у казарм, и Екатерина, отметив это, добавила: — Я пришлю посыльного с письмом и дальнейшими указаниями.
— Слушаюсь, ваша светлость, — кивнул Чемесов.
— А теперь ступай, — велела властно княгиня и отвернулась к окну, более не желая смотреть на неблагодарного Григория, для которого она столько сделала, а он, видите ли, переживал за эту смазливую Озерову, которая едва появилась при дворе.
Чемесов поклонился и без промедления спрыгнул с подножки кареты.
В тот вечер Григорий появился в комнате Маши поздно. Едва раздался условный стук, девушка проворно вскочила на ноги и распахнула дверь. Она хотела упасть, как и обычно, в объятия молодого человека, но Григорий, держа в руках небольшой сверток, вошел в комнату и быстро произнес:
— Маша, закрой быстрее дверь.
Девушка послушно выполнила приказ и тут же обернулась. Григорий подошел к комоду и осторожно положил сверток на деревянную столешницу из темного дерева.
— Что это, Гриша?
— Здесь то, о чем мы говорили с тобой на прошлой неделе, — он осторожно раскрыл коробку и, указав глазами внутрь, сказал: — У коробки двойное дно. Вот, сверху лежат перчатки. Ты наденешь их и только после этого дернешь за ленты, вот здесь видны они сбоку, тогда откроется потайное дно. Там лежит платок. Осторожно возьмешь его и положишь сверху вещей Зубова. Ты ведь говорила, что он ежедневно берет новый платок?
— Да, Екатерина Алексеевна как-то упоминала об этом.
— И проследи, чтобы прислуга не полезла в его комод.
— Его камердинер прибирает по вторникам и субботам в его комнатах, насколько я осведомлена. Можно положить его во вторник днем, тогда будет еще целых три дня.
— И ты же сможешь пройти в его комнаты тайком, чтобы никто не видел?
— Смогу. Из покоев императрицы ведет потайная лестница к нему в спальню, на первый этаж. Всего минута, и я там. Я иногда прибираю на его письменном столе, причем когда его нет в комнате, поскольку императрица очень ревнует своего любимца. Ее личный камердинер или она сама сообщают, когда мне можно войти в комнаты.
Быстро вскинув взгляд на девушку, Григорий нахмурился, осознавая, что, если императрица и ее окружение знают, что Машенька прибирается на столе Зубова, тогда это действительно очень опасно, и она наверняка будет в числе первых подозреваемых после отравления Зубова. Чемесов судорожно сглотнул от этих неприятных мыслей и внимательно посмотрел на девушку. Отчего-то впервые за все время знакомства с Машей он начал сомневаться в том, стоит ли втягивать ее в эту страшную игру, все-таки она была так молода и наивна. И Григорий прекрасно знал, что она очень сильно любит его, только из-за этого Машенька согласилась на этот безумный, опасный поступок. Испытывая сомнения и неприятное чувство жалости к ней, молодой человек вдруг резко захлопнул коробку и, вскинув на девушку отчаянный взор, тихо произнес:
— Хотя, Маша, я думаю, ты можешь отказаться от всего этого.
— Ну как же, Гриша? Ты же сказал, что Зубов угрожает тебе, и другого выхода нет.
Нахмурившись, Чемесов отчетливо понял, что более нельзя вливать сомнения в чувствительную душу девушки, а то она и вправду откажется от всего этого тайного плана. Но он помнил, кто поручил ему это, и опасался, что влиятельные люди могут разгневаться. А ведь Чемесов надеялся на их дальнейшее покровительство и быстрое продвижение по службе, обещанное ему за удачный исход щекотливого дела. Тут же его железная воля отсекла ненужные сомнения, и он тихо твердо произнес:
— Если ты поможешь мне, Маша, я буду век благодарен тебе.
— Я же обещала, — кивнула с горячностью девушка и, взяв в руки коробку и переставив ее под кровать, добавила. — Я все сделаю, Гриша, как ты просишь. Ведь я боюсь за тебя.
— Да, и запомни, никто не должен тебя видеть.
— Я понимаю.
Она повернулась к нему, Чемесов проворно заключил девушку в объятия и, уткнувшись лицом в ее мягкую волнистую чуть напудренную прическу, глухо сказал:
— Будь осторожна и бери все только перчатками.
— Да, я поняла.
— И еще. У тебя будет всего восемь дней, далее яд потеряет силу.
— Хорошо, — кивнула она. Она подняла на него глаза и, видя его напряженное лицо и мрачный взор, тихо добавила: — Я все сделаю, Гришенька, не волнуйся. А после уже ничто не помешает нам быть вместе, ведь так?