В кабинет вошел денщик с подносом. Он поклонился, поставил еду на небольшой столик у окна и предложил девушке подкрепить силы. Маша поблагодарила, и денщик вышел. Девушка словно в забытьи подошла к столику и невидящим взором посмотрела на холодную говядину, хлеб и соленые огурцы, которые лежали в мисках. Красное вино и моченое яблоко дополняли эту простую трапезу.
Невольно сев за стол и, машинально взяв кусок свежего хлеба, девушка откусила и начала размышлять вслух.
— Неужели он правда сможет спасти нас? Неужели в обмен на мое тело он готов нарушить приказ и помочь нам? — тревожно лепетала себе под нос Маша, отрезая ножом кусок говядины и машинально пережевывая его, смотря перед собой невидящим и остекленевшим взором. — Я отдамся ему, и он спасет нас. Ведь я так виновата, так виновата. И нет мне прощения. Ведь, если я не решусь на это, мы все погибнем. И все из-за меня. Я виновница всех бед. И теперь выхода другого нет. Я должна переступить через себя, должна пожертвовать собой ради спасения отца и брата, ведь они ни в чем не виноваты. Я оступилась и навлекла беду на нашу семью, мне и расплачиваться. Так и должно быть…
Спустя некоторое время вернулся Егор Васильевич, и Маша, подняв на него сухие тревожные глаза, тихо произнесла:
— Если вы поможете нам, я согласна на ваши условия.
— О, весьма польщен вашим положительным ответом, сударыня! — возбужденно выпалил Глушков, закрывая дверь на засов и приближаясь к девушке. Он положил руку на ее плечо. Маша напряглась от его тяжелой ладони, которая начала ласкать через ткань платья ее плечо, но не скинула руку коменданта. — Да, моя прелесть, те дни, что вы провели у нас в тюрьме, не прошли даром. Вам следует принять ванну.
Маша смутилась, прекрасно осознавая, что не мылась почти четыре дня. И неудивительно, что от нее пахло природным запахом и немного потом. Но Егор Васильевич наклонился к ней и, обвив рукой талию девушки, притянул ее ближе к себе и продолжал:
— Однако меня это нисколько не смущает. Даже, я бы сказал, наоборот, ваш запах весьма возбуждает во мне кровь.
Он уткнулся ртом в ее шею, а его руки начали умело расстегивать ее платье сзади и далее расшнуровывать корсет. Уже через некоторое время он стянул с нее платье, корсет, фижмы, нижние юбки, и девушка осталась в одних чулках и нижней шелковой рубашке. Ее выступающая под тонкой рубашкой высокая грудь, обнаженная шея, мягкие плечи и тонкая талия вызвали у коменданта возглас восхищения, и он тут же начал настойчиво целовать ее в губы, сильнее прижимая девушку к себе. Маша стояла напряженно и не сопротивлялась, от омерзения закрыв глаза, и позволяла ему ласкать руками свое тело. Еще через некоторое время он стянул с нее нижнюю рубашку, обнажив девичьи бедра и провел рукой по гладкой коже. Маша стояла неподвижно и, прикрыв глаза, терпела все его ласки.
— Могу я звать вас Маша? — спросил он вдруг. Она тупо кивнула, желая одного, чтобы все поскорее закончилось. — Пойдемте сюда, моя прелестница, — велел он, подталкивая ее к небольшому диванчику, покрытому грубым сукном. Он проворно уложил девушку на твердую поверхность и начал раздеваться сам. Машенька отвернулась, чтобы не видеть его и лишь слышала, как он порывисто дышал, обнажаясь. Уже через пару минут Глушков остался в одних подштанниках и, наклонившись над ней, жадно приник губами к дрожащему рту. В следующую секунду он навалился на нее всем телом, и девушка ощутила, что задыхается от сильного запаха лука и мужского пота. Душок пороха и мокрой тины исходил от его кожи, и Маша ощутила, что еще немного — и от омерзения она потеряет сознание. Она прикрыла глаза, считая мгновения до окончания этой экзекуции, а перед ее взором стояли образы отца и брата, которые теперь для нее казались невозможно дорогими и ценными.
Яростными настойчивыми губами Егор Васильевич начал целовать ее шею, разминая руками нежную грудь. Через некоторое время он чуть отстранился и приказал:
— Откройте глаза, я хочу, чтобы вы смотрели на меня!
Она открыла влажные от слез глаза и увидела перед собой его темный блуждающий взгляд. Она почувствовала, как его руки раздвигают ее бедра. В следующий момент боль пронзила ее лоно, так как девушка не была возбуждена. Она зажмурилась от неприятного чувства гадливости, ощущая быстрые твердые движения внутри себя. И не открывала глаз, пока Глушков спустя некоторое время не закончил свое действо. Он немного потряс головой, проворно поднялся с девушки и начал медленно одеваться, вальяжно сказав: