Право публичного богослужения было предоставлено лишь одной группе иммигрантов — ортодоксальным протестантам из Западной Европы. (При этом в Москве правительство последовательно превращало протестантское богослужение во все менее публичное, удаляя кирхи из центра столицы на окраины, а затем и в пригород.) Тем не менее протестантам было дозволено иметь собственные религиозные общины, возглавляемые приезжающими из-за границы пасторами. Следует отметить, что русское правительство, соглашаясь с пребыванием на территории России протестантского духовенства, возлагало на настоятелей вполне определенные государственные обязанности[1232]. Роль пасторов, с точки зрения русских чиновников, не сводилась лишь к спасению душ своих прихожан. Клятва на Евангелии являлась обязательным элементом принесения «служилыми иноземцами» присяги русскому государю. В сакральной церемонии, безусловно, важнейшую роль играли пасторы. Таким образом, как это ни парадоксально, институт пасторов, вовлеченный в мир западноевропейского протестантизма, являлся необходимой частью государственной машины России. Они, казалось, наиболее отстраненные от реалий русской жизни, призваны были гарантировать отсутствие измен верховной православной власти.
Приоритет, отдаваемый сторонникам протестантизма в России, не был связан с конфессиональными предпочтениями. Реформационная доктрина не воспринималась в России более приближенной православию. С точки зрения русского богословия, лютеранство и кальвинизм трактовались столь же серьезными заблуждениями, что и «католическая ересь». Мартин Лютер виделся, наряду с римским папой, одним из воплощений антихриста на земле[1233]. В полемической литературе зачастую преднамеренно стирались границы протестантизма и католичества, и речь шла о едином в своем нечестии западном христианстве[1234]. Но геополитические интересы России XVI–XVII вв. устойчиво были связаны с протестантскими державами. Эту линию не изменяли военные конфликты с соседней Швецией. Безусловно, основным военным противником России на протяжении рассматриваемых столетий являлась Речь Посполитая (что, как отмечалось, не сокращало, а лишь увеличивало миграцию из этнически и культурно близкого государства, связанную, однако, с перекрещиваниями).
Русское правительство, выбирая союзников среди протестантских государств Западной Европы, приглашало на службу к московскому государю в основном выходцев из этих стран. Насущная потребность привлечения специалистов определила наделение подобных иммигрантов свободой вероисповедания. Правительство было заинтересовано в притоке иностранцев, обладающих необходимыми знаниями и навыками и, кроме того, далеких от русской традиции. Следует учитывать и позицию иммигрантов из Европы, зачастую искавших в России убежище от религиозных преследований. В случае явного конфессионального давления поток миграции, столь желательной для России, мог резко сократиться. В результате русские власти шли на конфессиональные уступки иностранцам. От данной категории жителей (но не полноправных подданных) Российского государства не требовалось безусловного перехода в православие.
Подобная политика властей обусловила официальное существование в России лютеранских (в один из которых входили первоначально Барнсли и Эйлофы) и кальвинистского (куда, наиболее вероятно, перешли Барнсли и Деремонтовы, возможно, Эйлофы) приходов. При кирхах располагались школы. В приходы помимо лютеран и кальвинистов входили англикане, пресвитериане, пуритане и, быть может, анабаптисты (к таковым, не исключено, относились Эйлофы).
Но, пойдя на предоставление западноевропейцам свободы вероисповедания, власти налагали на них целый ряд обязательств. Условием пребывания западноевропейских католиков и протестантов на территории России являлся отказ от прозелитизма. Проповедь и миссионерство среди православных были категорически воспрещены. За распространение иных религиозных воззрений и обращение русских в неправославные общины полагалась смертная казнь. С точки зрения властей иноземческое сообщество должно было быть замкнутым по отношению к русскому населению.
Для достижения этой цели русское правительство предъявило многочисленные требования и к собственным полноправным подданным. Православным не дозволялось вступать в контакты с инославными, в том числе — в диспуты о предметах веры. Среди канонических норм можно выделить недопустимость смешанных браков. Оградить русских от иноземцев были призваны и светские законодательные акты. Уже упоминался указ 1627 г., запретивший православным наниматься в услужение к иноземцам, в том числе — принимать холопство[1235]. Введенное ограничение для инославных (и иноверных) хозяев на владение православными холопами действовало до конца XVII в. Цели отдаления православных подданных от западных христиан (и мусульман) служило и поместное законодательство. Как отмечалось, изначально принадлежность к православию не являлась обязательным условием наделения землей. Русское правительство еще в XVI в., в период ведения Ливонской войны, создало специальный земельный фонд, предназначенный лишь для «некрещеных иноземцев». Тогда было зафиксировано число владений, принадлежавших иностранцам[1236], и выделен круг земель, которые могли обращаться лишь среди неправославных и не могли переходить к русским дворянам. Создание ограниченного числа поместий для инославных, очевидно, призвано было уменьшить количество русских, в данном случае крепостных крестьян, подверженных влияниям иных конфессий. Однако эти нормы действовали лишь до 1653 г., когда власти приняли решение об уничтожении подобного земельного фонда. Тогда указ 1627 г. получил логическое завершение: действие законодательства теперь распространялось не только на холопов, но и крепостных крестьян. Власти, мотивируя необходимостью лишить помещиков-европейцев возможности обращать в свою веру зависимых от них крестьян, ликвидировали поместное землевладение иноземцев-христиан. С этого момента вопрос об обладании землей для западных христиан был поставлен в зависимость от вероисповедания (о чем подробнее ниже). Землевладелец-христианин теперь мог быть только православным (землевладение мусульман сохранялось до 1681 г.).
1232
Орленко С. П. Выходцы из Западной Европы в России XVII в. (Правовой статус и отношение в обществе) М., 2004. С. 104; Опарина Т. А. Соотношения толерантности и нетолерантности в русском обществе первой половины XVII в.: история нижегородского пастора Ивана Абрамова//Наука, религия, общество. Вып. 36 (под ред. М М. Шахнович.) СПб., 2005. С. 108–123.
1233
Опарина Т. А. Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии. Новосибирск, 1998. С. 94–95, 121–122.
1234
Опарина Т. А. Представления о христианине другой конфессии в России первой половины XVII в.//Древняя Русь и Запад. М., 1996. С. 160–166.
1235
Опарина Т. А., Орленко С. П. Указы 1627 и 1652 годов против «некрещенных иноземцев»//Отечественная история. 2005. Вып. 1. С. 22–39; Опарина Т. А. Новые документы с изложением указа 1627 г. о православной прислуге у неправославных господ//Общественная мысль и традиции русской духовной культуры в исторических и литературных памятниках XVI–XX вв. Новосибирск, 2005. С. 72–83.
1236
Законодательные Акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в. Л., 1986–1987. № 69, 78, 79, 90, 198, 224.