Таким образом, обращение не только создало условия для скачка в армейской карьере, но и обеспечило изменение социального статуса и создало возможности карьеры уже в русском обществе. В семье де Ремон упорствующая Анна ни в коей мере не выиграла от перехода в православие, в то время как ее сыновья, Давид и Михаил Деремонтовы, вошли в Государев двор и получили чин стольников. Вильям Барнсли после обращения были зачислен сыном боярским по Енисейску, а по достижении чина якутского воеводы был включен в состав Государева двора. Польский шляхтич Станислав Вольский, плененный и закабаленный в период Смоленской войны, сумел воспользоваться преимуществами русской системы подданства. Ставшего холопом пленного наделили такими привилегиями, что он добровольно выбрал Россию как место дальнейшего пребывания. Бывший холоп вошел в привилегированную категорию русского дворянства — московского. Щедрость властей была обусловлена контекстом, на фоне которого решалась судьба польского иммигранта: богословский спор о сущности крещения с графом Вальдемаром, в котором были замешаны датский король Христиан IV и польский король Владислав IV. В ситуации острого политического конфликта русские власти не смогли допустить дискредитации сакральных понятий государственности.
Встает вопрос о степени воздействия западной культуры через новообращенных. В историографии был поставлен вопрос о скрытом западном влиянии. «Крещеные иноземцы», воспринимавшиеся «своими», не вызывали подозрения властей. Поэтому зачастую именно они и оказывались проводниками западной традиции. Перестроить за короткий срок человек себя не мог. Способ мыслить, правовое сознание оставались прежними. Очевидно, что усвоение западного опыта шло не напрямую через иностранцев, которые должны были хотя бы у части общества вызывать отторжение, а через «русских», в недавнем прошлом являвшихся иноземцами.
Распространенным явлением стал и повышенный интерес русских дворянских родов к иностранным родословиям. Идеальный русский дворянин XVI–XVII вв. часто обладал заданным набором характеристик: ревностное служение православию и государю, благочестивость и наличие иностранного предка. Иноземческое прошлое для русских дворян немецкого, французского, английского и иного происхождения было необыкновенно важным. Члены рода берегли знания о своих корнях. Более того, в рассматриваемый период необыкновенное развитие получили генеалогические легенды. Русские роды совсем не редко придумывали иностранного родоначальника. В таких случаях мифические родословия поднимали русские фамилии до статуса бывших иноземцев. Распространилась и практика приписывания русской семьи к пресекшемуся иностранному роду.
Безусловно, иностранцы оказывали все большее влияние на русское общество. Представленные судьбы «крещеных иноземец» показывают многообразие этносов и социальных страт. Поэтому столь различен опыт, который они несли в Россию. Они воплощали разные типы поведения, разные системы ценностей. Среди иноземцев оказывались авантюристы, выбитые из социальной системы своего общества и отправившиеся на поиски счастья в иное государство. ^ Побывавший алжирским корсаром Юрий Трапезундский стремился реализовать в России свои возможности. Совершенно не случайно юн примыкал к любому восстанию или вылазке в стан врага. Украинский казак Микита Маркушевский, грабивший в России в эпоху Смуты, стал верным подданным русского царя и в Смоленскую войну уже воевал с Речью Посполитой. Литовский шляхтич Станислав Вольский чуть позже проделал сходный путь. Он сражался на стороне Речи Посполитой в Смоленскую войну, попал в плен и был превращен в холопа. Когда же ему представился случай возвыситься в России, он предпочел статус московского дворянина возвращению на родину и в свою веру. Балканский еврей Иван Селунский, сменивший вероисповедание, был принужден к бегству в Россию, где стал недостижим для бывших единоверцев. Его биография иллюстрирует трудный путь ассимиляции человека неродовитого и не имеющего военных навыков в стране, где почти единственным родом деятельности иностранцев была служба в армии. Видно его настойчивое стремление выйти из создавшегося тупика, повысить социальный статус и найти применение своим способностям. Десять лет он охранял южные границы России, пока в результате перемен в Посольском приказе (увольнение некрещеных толмачей) ему не удалось добиться перевода в Посольский приказ. В нем до конца своей жизни Иван Селунский занимал должность толмача (устного переводчика) с турецкого, греческого и «еврейского» языков. Очевидно, что он стал одним из первых русских переводчиков с «еврейского», принятых в штат Посольского приказа. Высочайший уровень мобильности отличал и Вильяма Барнсли. Его путь вживания в русское общество и продвижения по социальной лестнице иллюстрирует типичные черты поведения «чужого», стремящегося стать «своим». Несомненно, иностранцы несли с собой огромный движущий потенциал, а после перекрещивания поглощались русским обществом. Различные биографии, соединенные вместе, создают калейдоскоп лиц. При всей поразительной несхожести, при отчетливых различиях в происхождении, воспитании, вероисповедании, их биографии, сведенные воедино, создают образ коллективной судьбы. Есть нечто общее, что объединяло всех этих людей: захватывающие истории, удивительные судьбы, а также тот факт, что их деятельность была неотъемлемой частью яркой и полнокровной социально-политической жизни России XVI–XVII вв.