Русско-британская переписка по этому вопросу отмечена постоянными противоречиями и непониманием (за одним, хотя и очень важным исключением). Главным предметом полемики между русской и английской сторонами, конечно, являлся вопрос о степени искренности перехода Анны Барнсли в православие.
Позиция верховного правителя России была высказана в ответе дьякам при чтении перевода королевской грамоты, в речи дьяков к Симону Дигби, в грамоте Михаила Федоровича к Карлу I, а также пересказана в письме Симона Дигби к Джону Коку. Все документы содержали один взгляд на проблему Анны русских властей. Царь Михаил Федорович утверждал, что в его державе предоставлена абсолютная свобода вероисповедания, как русским, так и иностранным жителям. Например, в царской грамоте звучало: «А то вам брату нашему великому государю (Карлу I. — Т. O.) самому ввдомо подлинно от подданных вашихъ, что в нашем в Российском государстве окресных государств розных ввр всяких чинов люди много. А из нихъ никого ни одного человека в неволю не крестят»[184]. В качестве самого наглядного примера терпимой позиции властей приводился отец Анны, сумевший прожить много лет в России без изменения вероисповедания[185].
Безусловно, московский монарх отмечал, что православие является единственно истинной верой, но выбор делает каждый сам по своей воле. В царской аргументации это каноническое правило в полной мере реализовалось на супругах Деремонтовых. По мнению правителя России, Анна, вслед за мужем Пьером де Ремоном самостоятельно приняла решение о выборе веры, предпочтя православие. Царь настаивал, что ее обращение было в полной мере искренним, подданная британской короны вступила в русскую церковь без какого-либо давления, а кроме того — с полным соблюдением церковного законодательства («А ту жонку вдову Анну Бернзлиеву по преданию Святых апостол и Святых отецъ, яже предаша намъ Божественный апостолы и Святии отцы»[186]). Обращение проходило с благословения верховного пастыря России — патриарха Филарета. По версии Симона Дигби, Михаил Федорович напомнил английскому монарху, что не стоит бросать тень на ныне покойного отца государя, никогда и ни в чем никого не принуждавшего. Государь неизменно подчеркивал, что в настоящее время Анна находится на обучении в монастыре, проходя основы православной веры (напомним, в грамоте при отправлении на епитимью акцент также ставился на наставлении в вере). Духовное просвещение в его версии невозможно назвать тюрьмой[187].
Важно, что в текстах, вышедших из среды британских подданных, устойчиво признавалось наличие религиозных свобод в России. (Это соотносится и с заключением Олеария, подытожившего описание бедствий Анны фразой об отсутствии иных примеров насильственного обращения иностранцев в России.) Родные Анны писали королю о свободной России, где иностранцы выбирают веру добровольно. В качестве примера искреннего перехода в православие они указывали на сотни поляков, принимающих православие сразу после приезда в Россию[188]. Однако Анна, в отличие от них, предана своей вере. Ей необходимо предоставить свободу воли, принятую в России. В королевском послании звучала та же мысль об отсутствии каких-либо ограничений для иностранцев в России: «Мы повседенно слышим про вашего кесарского величества милость к иноземцом, наипаче ваше государское жалованье к нашим подданным»[189]. Грамота Карла I завершалась просьбой о распространении вероисповедальных свобод, дарованных всем чужестранцам в России, на Анну.
По всем прочим позициям английские послания полностью расходились с русскими утверждениями. Безусловно, все иностранные авторы писали о явном насильственном обращении Анны Барнсли (уже отмечалась версия Адама Олеария). Симон Дигби сообщал Джону Коку, что некто из его знакомых лично видел, как Анну заводили в реку около монастыря для крещения[190]. (Следует отметить, что таинство совершалось в монастыре (женском), куда инославным (и православным мужчинам) вход был запрещен. Наблюдатель, осведомленный о времени совершения таинства, должен был поджидать процессию под стенами обители.) Родные Анны неоднократно указывали на постоянное вероисповедальное насилие по отношению к ней. Первоначально ее заставили принять православие, а за попытку исправить эту ошибку обрекли на тюрьму. Кроме того, они обращались к более общему вопросу о неканоничности второго крещения христиан.
184
РГАДА, ф. 35, on. 1, стб. 126, л. 278. Фраза почти дословно повторяла предыдущий диалог дьяков и Симона Дигби: «А то ему агенту и самому вѣдомо подлинно, что в российскомь государстве ни каких иноземцов в неволю не крестят» (РГАДА, ф. 35, on. 1, стб. 126, л. 269).
185
«Отець тоѣ жонки много лвт живет в нашем государстве, а в нашу православную вѣру греческаго закону не крещен и неволю ему и иным никому в том не чинят» (РГАДА, ф. 35, on. 1, стб. 126, л. 278; Konovalov S., Seven Letters of Tsar Mikhail to King Charles I, 1634-8//Oxford Slavonic Papers, vol. IX, 1960, p. 51).
187
Там же, л. 280: «А что к нашему царскому величеству вы, брат наш, великий государь, в грамоте своей писали, бутто та Анна отведена в твсную тюрму далеко. И про то вамъ брату нашему извещено неправдою. В тюрму еь отвести не веливали и в тюрмв она нигдв и николи не бывала. А велено ей быти под началом для исправления православные ввры греческаго закону, чтоб ев самоволством не обругала».
188
Об обращении в православие польских и литовских шляхтичей и характере добровольности их решения см.: Опарина Т. А. Конфессиональные нормы принятия русского подданства шляхтичами-католиками Речи Посполитой (первая половина XVII в.)//Studia ofiarowane Profesorowi Juliuszowi Bardachowi w dziewikcdziesikciolecie urodzin. Warszawa, 2004, s. 149–167.
190
Konovalov S., Seven Letters of Tsar Mikhail to King Charles I, 1634-8//Oxford Slavonic Papers, vol. IX, 1960, p. 38.