Корпоративизм по отношению к Анне Барнсли проявили противники: члены английской и нидерландской Московских компаний. Борьба за Анну примирила злейших торговых конкурентов. Свободу борющейся протестантки в равной мере отстаивали как Симон Дигби, так и Петр Марселис и Хармен Фентцель. В основе единства их действий лежала общность конфессиональных позиций. Анна Барнсли являлась символом мученичества за веру для всех протестантов.
Вероятно, Петру Марселису, фактору королевских домов Швеции и Дании, удалось вывести проблему на иной уровень дипломатических отношений. В 1638 г. последовали королевские грамоты в Россию шведской королевы Христины и датского короля Христиана IV (не опубликованы). С. Коновалов указывает на посредничество английского купца Джона Картрайта[194]. Более вероятным представляется инициатива Петра Марселиса, обладающего связями «консорциума» Марселисов, а с ними и возможностью организовать поддержку правительств этих протестантских государств. Можно отметить, что Олеарий также говорил о «стараниях зятей Фентцеля и Марселиса»[195].
Датская и шведская линии прошений могли оказаться в России в этот момент более действенными, чем английская (все более дискредитировавшая себя внутриправительственным конфликтом, а также торговыми успехами голландцев). Около 1639 г. у верховного правителя вызрел замысел династического брака великой княжны Ирины Михайловны и сына короля Дании Христиана IV от второго морганатического брака, графа Вальдемара[196]. Таким образом, царь сам решился на союз собственной дочери и датского лютеранина. Причем последний должен был остаться в России, что с неизбежностью ставило вопрос о его дальнейшем вероисповедании. Планируемый брак определил на какое-то время новый виток конфессиональной политики России. Ситуация ненадолго качнулась в сторону протестантов Москвы, что и отразилось в деле Анны.
Анна Барнсли должна была находиться в монастыре до «исправления веры», т. е. признания своих прегрешений и покаяния, в противном случае — до конца жизни. Как традиционно было принято для исполнения церковных наказаний в России, решение о прекращении епитимьи выносили царь и патриарх. Об этом говорилось и в грамоте, отправленной с Анной в монастырь: «Быть под началом до государева и патриаршего указу». Инициатива освобождения Анны, безусловно, исходила от светской власти. Духовный владыка под давлением правительства, стремившегося погасить дипломатический конфликт, предпринял попытки добиться скорейшего раскаяния Анны.
Известно, что 1 октября 1638 г. патриарх Иоасаф направил в Кирилло-Белозерский монастырь грамоту об исповедании преступницы: «велено исповѣдать новокрещеную нѣмку Огрофѣну Ивановскую жену Дериментова»[197]. Глава русской церкви напомнил новому игумену монастыря, Антонию, о необходимости скорейшего приведения англичанки к покаянию. Он рекомендовал игумену: «И ты б… послалъ… доброво и искусного попа, хтоб Божественныхъ книг навычен, а велѣл ему новокрещеную нѣмку Огрофѣну исповѣдать по правилом Святых апостолъ и Святых отецъ: вьрует ли она, Огрофѣна, греческаго закона в нашу истинную православную христьянскую въру и образомъ Божиимъ, написаннымъ на иконех Спасу и Пречистой его Богоматери и всѣмъ святымъ покланяется ли и впредь в православной нашей христьянскои вѣре быть хочет ли и истинною ли душею своею и сердцемъ вѣрует и впредь хочет вьровати»[198]. Документы говорят, что патриарх ожидал от Анны признания виновности и готовности искреннего возвращения в лоно русской православной церкви (отмечалось и почитание икон бывшей протестанткой). Согласно принятой церковной практике, отступнице предлагался вопросник о вере[199]. При положительных ответах и признании принадлежности к московскому православию раскаявшаяся преступница произносила Символ православной веры. После этого духовный отец зачитывал разрешительную молитву, а затем приводил к причастию.
По завершении таинства власти монастыря извещали о совершении исповеди патриарха. Грамота 1638 г. предписывала в случае примирения Анны Барнсли с православием выслать в патриаршью канцелярию (судье Патриаршего Разрядного приказа С. В. Колтовскому) заверенный подписями Анны и ее духовного отца текст православного исповедания веры: «Да что та Огрофвна в ысповеди отцу своему духовному скажет и ты б велвл ему тѣ еѣ рьчи написать в столбецъ, да к тѣмъ рѣчемъ велѣть отцу духовному и ей Огрофѣне руки приложить и запечатать особъ в столбецъ»[200]. Как отмечалось, комплекс документов Патриаршего приказа безвозвратно утерян в начале XVIII в. Исповедный текст Анны, если и существовал, не сохранился. Поэтому остается ключевой вопрос: ответила ли в 1638 г. Анна Барнсли отказом на призыв патриарха (как следует из записок Олеария) или же произнесла покаяние. В том случае, если и в этот момент она проявила религиозную стойкость (на чем настаивают протестантские источники), то прекращение епитимьи произошло без участия главы церкви. В подобной ситуации освобождение Анны из-под «начал» могло произойти лишь при бездействии по болезни или же отсутствии главы церкви. Трудно предположить, что патриарх Иоасаф I, а тем более Иосиф, интронизированный в 1642 г. и известный своей непреклонностью к инославным (о чем ниже), допустили бы прощение нераскаявшейся грешнице.
194
Konovalov S., Seven Letters of Tsar Mikhail to King Charles I, 1634-8//Oxford Slavonic Papers, vol. IX, 1960, c. 38.
196
Цветаев Д. В. Из истории брачных дел Московского периода. М., 1884; Голубцов А. Прения о вере, вызванные делом королевича Вальдемара и царевны Ирины Михайловны. М., 1888.
199
О вопроснике о вере см.: Корогодина М. В. Исповедь в России в XIV–XIX вв. Спб., 2006. С. 278–284, 543–546.