Причин для подобных выводов нового правительства по отношению к Вильяму Барнсли было слишком много. Опасен был каждый из пунктов прошения иностранца. Наиболее дерзко в глазах властей звучало упоминание об исполнении воли предшествующего монарха. Для русских участников Прений указание на инициативу царя Михаила Федоровича, по окончании дела Вальдемара, расценивалось клеветой, бросающей тень на благочестие почившего царя. В 1647 г. князь Семен Шаховской обмолвился о желании царя достигнуть смешанного брака; он был признан еретиком и как церковный преступник приговорен к сожжению (правда, замененному ссылкой)[257].
Новое правительство, безусловно, не планировало компенсировать издержки на дело Вальдемара. Тема оплаты услуг, оказавшихся теперь не только ненужными, но и противоправными, могла вызвать только неудовольствие в окружении монарха. Вильям Барнсли заговорил о долгах как раз в тот момент, когда начались гонения на поддерживающих идею династического брака русских дворян. После провала русско-датских переговоров сторонников союза с Вальдемаром постигла опала. В ссылку по различным поводам отправились представители придворной группировки Ф. И. Шереметьева (уже упоминался С. Шаховской). В 1645 г. был сослан князь И. Н. Хованский (также первоначально приговоренный к смертной казни)[258]. Двумя годами позже последовал в ссылку по сходным обвинениям и могущественный боярин С. Л. Стрешнев.
Строгость и последовательность наказания свидетельствует об отношении правительства Алексея Михайловича к несостоявшейся свадьбе как к попытке подмены его наследственных прав[259]. Удивительно, но во время пребывания графа в Москве источники не рисуют царевича Алексея противником Вальдемара и не передают следов хотя бы какого-то соперничества между ними за престол. Напротив, согласно всем документам, Алексей Михайлович проявлял необыкновенную любезность к будущему родственнику, что дало основание авторам писать о завязавшейся дружбе двух царственных юношей. Наследник престола с любопытством посещал пиры, устраиваемые графом при своем дворе в Москве, подолгу общаясь с королевским сыном.
Более четкой представляется позиция наставника царевича, боярина Бориса Ивановича Морозова. Несмотря на личные симпатии к иностранцам[260], он был далек от мысли о включении их в состав политической элиты. Дружба с иностранцами имела жесткие ограничения. Боярин готов был допускать «некрещеных иноземцев» в свой дом, но не в Государев двор. Вальдемара (и его свиту) Б. И. Морозов видел в России только православными. Принадлежа к группировке А. М. Львова, вельможа твердо настаивал на канонической обязательности перекрещивания будущего супруга Ирины Михайловны. Согласно иностранному наблюдателю[261], Б. И. Морозов, сопровождая воспитанника в дом Вальдемара, стремился обратить графа в православие даже во время пира. По словам все того же датского очевидца, настойчивость Б. И. Морозова показалась излишней Алексею Михайловичу: царевич, взбешенный бесцеремонностью своего «дядьки», с позором выставил московского аристократа за дверь[262]. Русский текст, вышедший из кругов, близких к Б. И. Морозову[263], дает иную трактовку той же непримиримой позиции наставника. «Повесть о кончине царя Михаила Федоровича» проявляет крайне нетерпимое отношение автора и его заказчика к инославным; в произведении Вальдемару и его свите даны самые нелестные характеристики. Автор «Повести» призывал к прекращению контактов с инославными: «Да престанем неверных в дружбу призывати и с ними любитися» — и сожалел об отсутствии наказания для графа: «…Таковый враг насмеялся и обогатися, ничим же вредим». Присутствие Вальдемара в России видится создателю «Повести» угрозой православию и, следовательно, устоям основанного на вере русского общества. Безусловно, восприятие графа как «еретика» утверждало незыблемость династической преемственности Романовых. Устранение Вальдемара из государства представлялось в сочинении спасением не только веры, но и прав царевича. Последняя тема теснейшим образом соотносилась с деятельностью Б. И. Морозова. Боярин последовательно защищал принцип наследственной монархии (в том числе и от нежелательных слухов). Б. И. Морозов явился организатором венчания Алексея Михайловича на царство, а также стремительной присяги новому государю жителей России[264].
257
Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 2. 1954. С. 110; Памятники Прений о вере, № 8. Дело об отправлении в ссылку к Соли Вычегородцкой князя Семена Шаховского за старанье его, чтоб бывший в России дацкий королевич Вальдемар без крещения мог оставаться в Российском государстве.
258
Кошелева О. Е. Приговор князю Ивану Никитичу Хованскому//Архив русской истории, М., 1994. Вып. 5. С. 139–146.
259
Филина Е. И. Влияние придворной политической борьбы на духовное состояние русского общества начала 40-х годов XVII в. (Прения о вере, возникшие по делу королевича Вальдемара и царевны Ирины Михайловны) (в печати).
260
Коллинс Самуэль. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. М., 1997. С. 219. Подробнее о «западничестве» Б. И. Морозова и его расположении к иностранцам см.: Орленко С. П. Выходцы из Западной Европы в России XVII в. Правовой статус и рельное положение. М., 2004. С. 170–171. В целом автор справедливо замечает, что говорить о личной привязанности представителей русской аристократии к иностранцам до Петра I невозможно.
261
Известие о поездке в Россию Вальдемара Христиана Гильденлеве, графа Шлезвиг-Голштинского, сына датского короля Христиана IV от Христины Мунк, для супружества с дочерью царя Михаила Федоровича Ириною//ЧОИДР, 1867, кн. 4.
263
Кошелева О. Е. Лето 1645 года: смена лиц на российском престоле//Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1999. С. 155.