— Так расскажите, расскажите. У нас это называют реинкарнация.
— Я не знаю такого слова, но сущность явления охотно готов объяснить, если это вас убедит. В буддистском веровании нет ничего удивительного и противоречащего реальности, словом, никакого чуда.
— Как? Нет чуда в переселении душ?
— Это просто два вида памяти.
— Два вида?
— Внешняя память и глубинная. Внешняя память присуща молекулам. Необязательно живым. Запоминание присуще намагниченным земным породам, упругим деформациям, кристаллам, наконец. И клеточкам мозга, где происходят химические реакции «запоминания». Но все, что зафиксировано на молекулярном уровне, под влиянием температурных движений атомов со временем стирается. Но существует еще нестираемая глубинная память на уровне элементарных частиц, запечатленная на «смещении» субчастиц, составляющих элементарные частицы. Ведь только одна из них, называемая вами «протон», состоит из 6000 субчастиц — целый «город», вроде муравейника! Таков же в своей сущности и электрон. И в глубинной, нестираемой памяти у каждого человека запечатляется самое важное, что присуще его личности: его воззрения, неизгладимые переживания, верования, черты характера и фундаментальное знание, скажем, родного языка. Все это вместе и определяет личность. И эта «личностная память» сосредоточена в исчезающе малой крупинке, которую условно назовем «электронным облачком[1]».
— Мне страшно, — сказала Оля, поеживаясь. — Неужели «электронное облачко» моего «я» не исчезнет, когда тело мое умрет? А у меня есть бессмертная душа?
— Едва ли можно говорить о душе как нематериальной субстанции. Речь идет всего лишь о зафиксированном материальными частицами, пусть на элементарном уровне, «запоминании». Эта глубинная память отнюдь не олицетворение «души», а всего лишь часть личности человека. К тому же «запоминание» присуще не только живым клеткам, но и мертвой природе. Вам привычен феномен, наблюдавшийся нашими аппаратами и передаваемый вашим телевидением, когда виртуоз играет на рояле без нот. Пальцы его действуют сами по себе, подчиняясь запечатленной в мышцах памяти и воспроизводя сотни тысяч звуков разной частоты и длительности. Мышечная память «отложилась» в живых клетках. Между тем в природе встречаются горные породы, хранящие намагниченными своими частями «память» о воздействовавших на них событиях, давно минувших. Подобная же «магнитная память» используется в лентах магнитофонов, а до их изобретения — в стальных проволоках. И еще. В стальной сжатой пружине ее «память» сохраняет «представление» о состоянии «до сжатия», определяя стремление пружины распрямиться. Это относится ко всем упругим деформациям «мертвой природы». И нет никаких оснований наделять пружины или земные магнитные породы душой. Нет души также и у кристаллов, способных хранить воспоминание о происшедшем когда-то на них внешнем воздействии, что позволяет наделять думающие машины с такими кристаллами «поразительной памятью», какой обладают современные ваши компьютеры, готовые сообщить запомнившееся ими по первому вашему требованию.
— Значит, крупица моего «я» станет вечным скитальцем в необъятном пространстве?
— Поистине несопоставимые размеры. Крупинка эта так же мала в вашем теле, как вьющееся около вас насекомое по сравнению с земным шаром.
— Комар?
— Вернее сказать, одна его головка.
— А сам земной шар еще меньше по сравнению с Солнечной системой, не говоря уже о Галактике, — добавила Оля и замолчала, подавленная этими сравнениями.
Она поникла, слишком впечатлительная, как я уже успел заметить.
— И миллиарды облачков чьих-то «я» когда-то живших людей вечно блуждают во Вселенной? А как же реинкарнация, буддийское переселение душ?
— Оно соответствует Общему Закону Вероятности. В исключительных случаях, спустя какое-то время, «электронное», как мы его назвали, облачко может попасть в развивающийся человеческий организм, стать его частью и при определенных условиях даже проявить себя.
— Неужели я была когда-то египетской царицей Клеопатрой или шаманом-обманщиком у дикарей? Жутко! Вдруг я — Александр Македонский или Великий испанский инквизитор, только не подозреваю об этом. А вот бабушка, скажу вам по секрету, наверняка была знаете кем? Пиратом! — Оля звонко рассмеялась и вдруг сразу стала серьезной. — А если я была злодеем и он во мне проснется. Что делать?
— «Электронное облачко» памяти само по себе не способно ни к каким действиям. Лишь влияя на систему молекул, оно может проявить себя, и то подчиняясь внешним условиям. Так что самый страшный злодей не всякий раз станет им, даже воплотившись вновь.
— Теперь, кажется, я начинаю понимать. Иоанн Грозный может оказаться кладовщиком совхоза, а развратная жена цезаря Мессалина — писателем-гуманистом. Скажите, а эти блуждающие «облачка памяти» могут встретиться друг с другом? Общаться?
— Сами по себе они лишь группа деформированных элементарных частиц и, повторяю, без взаимодействия с организованными системами молекул вступать в общение друг с другом не могут.
— Как жаль! А мне хотелось бы встретиться там с вами. Я непременно разыскала бы вас, Альсино, во Вселенной.
Я улыбнулся и в тон ей ответил:
— Я уже счастлив тем, что у вас появилось такое желание.
— А как мне все-таки узнать, кем я была: рабыней или палачом?
— Мне кажется, что вы, Оля, олицетворение светлого начала.
— А что такое начало?
— Начало — это когда все впереди.
— Гляди! Гляди! Купаться вздумала, а воды-то и нету! — послышалось за прозрачной изгородью.
Я увидел там несколько мальчишечьих голов и озорные физиономии.
— Русалка, русалка, возьми меня на дно! Тебе ведь все одно.
Дружный взрыв смеха прозвучал за кустами у загородки.
— Кто это? — спросил я.
— Хулиганье! Не знают куда себя деть! — равнодушно ответила Оля.
Но Евлалия Николаевна не была так мирно настроена.
— Я вас сейчас, негодники! — крикнула она. — Пристрелю!
И направилась к забору, размахивая каким-то предметом.
— Это у нее именной пистолет со времен войны, — пояснила Оля. — Он без патронов. Она просто пугает.
Но мальчишки восприняли это как начало боевых действий, и через ограду посыпались камни.
— Эй, баба-яга! Где твое помело?
— Уголовники! — крикнула бабушка, да так громко, что с деревьев с криками поднялись и закружили над садом темные птицы.
Один из камней попал Оле в плечо. Она потирала ушиб рукой, стараясь сдержать слезы.
— Нет, вы только подумайте, как распустились, как распустились! — негодовала бабушка.
Оля встала, чтобы уйти.
— Какие мерзавцы! — продолжала Евлалия Николаевна. — Перед чужеземным человеком стыдно за наше подрастающее поколение. Ведь что творят, что творят!
— Марсианин, марсианин! А хобот у тебя есть? — слышался издалека визгливый голос подростка.
— Эй, русалка сухопутная! С кем спуталась, беспутная? Кого родишь? Русалчонка, лягушонка или просто жабу?
Оля зажала уши. Слезы обиды текли по ее щекам.
Мне стало бесконечно жаль ее.
Никак я не думал, что могу стать причиной таких огорчений для первой встреченной мной жительницы иномира.
Внезапно слезы у нее высохли, а глаза расширились.
Она смотрела на калитку:
— Ой! Что это? Лена! И так рано! И какой-то мужчина с нею, а я совсем голая! И она умчалась в дом.
Глава 4. Любопытство
Лена приближалась к скамеечке, где я остался сидеть. Ее походка была легкой и горделивой.
Из вежливости, чуть отстав от нее на шаг, шел атлетически сложенный человек в костюме, который здесь называют спортивным. У него был проницательный взгляд и поднятые к вискам брови.
1
Подобная теория памяти, запечатленной и нестираемой при температуре человеческого тела, была выдвинута профессором Московского университета Н.И. Кобозевым и развита впоследствии ленинградским физиком-теоретиком И.Л. Герловиным, создателем теории фундаментального поля, о котором лишь мечтал Эйнштейн (см. Кобозев Н.И. Исследование в области термодинамики процессов информации и мышления. М., 1971; Герловин И.Л. Основы единой теории всех взаимодействий в веществе. Л., 1990).