Дьяка даже уговаривать не пришлось, сам заявил, что де кого надобно он и сам сыщет, и мужичков с соседних деревенек тяглых ему даст, о сем беспокоиться незачем, вопрос только в цене. Я поначалу предложил полушку за пуд, мысленно пожалев, что местной монеты меньшего достоинства нет, и особо тут не поторгуешься. Висковатый посчитал в уме и усмехнувшись сказал, что ради двух с полтиной рублей желающего найти еще можно, но и мужичкам что то заплатить да надобно. Я намекнул, что ежели дело пойдет, то разговор не о тысяче пудов в год будет идти. А коли не судьба, так и ладно — мой убыток будет, он же ничем не рискует и не денги не тратит на это дело. В итоге сговорились по алтыну за берковец, или три рубля за весь груз.
Чтобы перевести разговор на другую тему поинтересовался, как идут дела с приглашением тех иноземцев, коих я ранее "сосватал" Посольскому приказу. Оказалось, что Георг Бауэр уже в пути, причем, памятуя неудачу с миссией Шлитте, следует он совместно с посольством и в русских одеждах, так что есть надежда проскочить недружественные земли без проблем. Венецианского математика Джамбатисто Бенедетти, люди Висковатого нашли и пока обхаживали, как могли, однако тут Иван Васильевич то ли поскупился, то ли не слишком высоко оценил его полезность, но годовое жалование ему предложили вчетверо меньше чем обещанное Агриколе. Тарталью найти не вышло, а миланский профессор Кардано от разговора с московскими дипломатами вежливо уклонился.
А вот в отношении врачей посланцы думного дьяка развили весьма бурную деятельность по вербовке. Нимало не смущаясь, они начали подбивать клинья к Коломбо[25] в Риме и к Фаллопио[26] в Падуе. Услышав имена объектов вербовки, я едва не захлебнулся вином, и с трудом сдержав улыбку, посоветовал Ивану Михайловичу, не мелочиться, а сразу заняться переманиванием Андрея Везалия[27] и Бартоломео Евстахия[28]. Глава посольского приказа естественно смысла шутки не понял и энергично кивнул, записав названные имена. Думаю, собрать весь этот террариум под одной крышей будет нереально, хотя если получиться, результат грозит оказаться непредсказуемым: то, что они друг с другом заново переругаются и так понятно, но зато дух конкуренции будет на уровне — может чего толковое и выйдет.
В очередной раз свернул тему и спросил Висковатого, что за важные дела не дали нам с ним переговорить днем, ежели конечно сие не государева тайна. Дьяк почесал затылок, прикидывая, а затем поведал, мол, особой тайны в том нет, половина Москвы уже о том судачит. Явилось де божьим людям знамение, что будут вскоре мор и глад, егда дошло сие до государя, сам дьяк подле оказался, ино ему сие имати. Послал ярыг поспрошать, не крамола ли то дружков Матвейки Башкина, внеже в подклети ноне сидит, до розыска. Токмо юроды невесть что плетут, мол, спустился ангел горний в печали и рубище, да глаголил истое: быть третьего году гладу и мору. Мол, знамение сему — зарядят дожди великия во время жатвы, да мороз жито побьет и множество народа от глада изомроша по всем градам[29]. Не в первой чай, говорят, авось и ноне обойдется. В общем, как я понял, моя попытка не особо удалась.
Перевел разговор на Башкина, спросив, кто, мол, таков и чем отличился, да так что в холодную угодил. Саму эту историю отчасти я знал, но без деталей, впрочем, как историки моего времени. Особенно врезалось в память то, что Висковатый схлопотал в процессе расследования этого дела изрядное наказание — трехлетнюю епитимью[30]. Не стоило ему вообще не заикаться о новых иконах, потому как это косвенное обвинение в адрес митрополита Макария, а при таком раскладе результат практически предсказуем. Конечно, трехлетнее отлучение от причастия не смертельно, но для православного той поры довольно неприятно — вроде поражения в правах, как это было принято в сталинские времена.
Основная же беда даже не в самом факте наказания, а в том что, попытка свалить Сильвестра оказалась безуспешной, причем сам дьяк засветился как сторонник родственников царицы Анастасии. С учетом того, что он изначально примкнул к Адашеву с Сильвестром, случившееся должно было сильно осложнить ему жизнь и дальнейшую карьеру. Кстати, подозреваю, что именно такой исход дела и привел его много позже в стан заговорщиков, а в конечном итоге — на плаху…
25
Маттео Реальдо Коломбо (Matteo Realdo Colombo) — итальянский хирург и анатом, профессор университетов Падуи, Пизы и Рима. Он открыл лёгочное кровообращение и первым обнаружил, что сердце производит сокращения, а не расширяется, как полагали до него. Изучал медицину в Падуанском университете, на кафедре анатомии под руководством Андрея Везалия, а позже стал его ассистентом. После отъезда Везалия сам занял его пост.
26
Габриэле Фаллопио (Gabriele Falloppio) — итальянский врач и анатом, изучал медицину под руководством Андрея Везалия и Реальдо Коломбо. После отъезда Коломбо в Рим стал профессором кафедры анатомии в университете Падуи.
27
Андрей Везалий (Andries van Wesel) — врач и анатом, основоположник научной анатомии, лейб-медик Карла V, а позже и Филиппа II. Изучая труды Галена, исправил более двухсот ошибок автора. Классифицировал зубы на резцы, клыки и моляры. В 1543 году издал свою работу — De corpore humani fabrica, в которой обобщил и систематизировал достижения в области анатомии. Подвергался травле со стороны приверженцев средневековой схоластической медицины, и вынужден был надолго оставить научную деятельность.
28
Бартоломео Евстахий (Bartolomeo Eustachio) — итальянский врач и анатом, папский лейб-медиком и профессор анатомии в римской школе Сапиенца (Sapienza — Universita di Roma). Выступая якобы в защиту авторитета Галена, на деле критиковал Андрея Везалия.
29
Главный герой практически пересказал юродивым запись из Патриаршей летописи, относящуюся к 1557 году, а они почти дословно воспроизвели услышанное посланникам Ивана Михайловича Висковатого.
30
25 октября 1553 года во время заседания Собора 1553–1554 годов, известный как "собор на еретиков", Иван Висковатый выступил против новых икон, написанных для Благовещенского собора после пожара 1547 года. По требованию митрополита Макария через месяц дьяк подал пространную записку, в которой излагал мнение относительно новых, написанных новгородскими и псковскими мастерами икон. Висковатый обвинил протопопов Благовещенского собора Сильвестра и Симеона в близости Матвею Башкину и старцу Артемию и просил соборного разбирательства. Соборное разбирательство по этому делу состоялось в январе 1554 года и закончилось осуждением самого дьяка к трёхлетней епитимии.