---------------------------------------------------------------------------------------------
– Метаметафора –
Отличается от метафоры, как метагалактика от галактики, физика от метафизики. Впервые появилась в виде формулы Эйнштейна, очерчивающей всю вселенную: Е=mс2. Название впервые было предложено мной в предисловии к поэме «Новогодние строчки»: «Метаметафора Алексея Парщикова» («Литературная учеба», 1984, № 1).. «Привыкайте к метаметафоре. Она бесконечно расширит пределы вашего зрения, — писал я тогда. — В метаметафоре нет человека отдельно от вселенной. Здесь все есть все. «Дельфин — это долька моря». Здесь бреются, глядя в лезвие ножа, как в зеркало, поскольку зеркало может сузиться до острия лезвия при полете со скоростью света». Первое описание метаметафоры дано в книге Павла Флоренского «Мнимости в геометрии», где в финале говорится, что всякое тело, приближаясь к скорости света, обретает свою бесконечную сущность, превращаясь в платоновский эйдос. Флоренский верит больше формуле Лоренца, чем формуле Эйнштейна, поскольку у Эйнштейна сжимается пространство — время, а у Лоренца по мере приближения к скорости света деформируется тело. Тем не менее, в главном Флоренский не ошибся и приблизился к выворачиванию, утверждая. что при скорости большей, чем скорость света (чего физически быть не может) тело «вывернется через себя» во вселенную и станет ею, обретя бесконечность. Эти сверхсветовые бесконечные сущности Флоренский считал платоновскими эйдосами. В таком случае, метаметафора — это зримый эйдос. Моя первая метаметафора возникла в поэме «Бесконечная» (1960). Метаметафора не возможна без выворачивания, но человеку не надо мчаться со скоростью света, поскольку его мысли и чувства способны моделировать любые состояния вселенной. Можно сказать, что метаметафора — это зрение света, мчащегося со скоростью 300000 км/сек2. Метаметафора возникает вместе со Словом: «И сказал Бог: «Да будет свет». Метаметафора как выворачивание может осуществляться в палиндроме и анаграмме, а также в неожиданных грамматических сдвигах (см. «Верфлием»). Метаметафора не самоцель поэзии, а её неизбежное следствие в конце ХХ века.
------------------------------------------------------------------------------------------
– Метаметафористы –
Так после моей статьи «Метаметафора Алексея Парщикова» стали называть поэтов Алексея Парщикова, Александра Еременко и Ивана Жданова.
------------------------------------------------------------------------------------------
– Музыка –
Гармонизация хаоса. Существует предание о том, что Орфей молил богов дать ему возможность услышать музыку сфер. Считалось, что при движении планет по орбитам возникает музыка, неуловимая человеческим ухом. Боги отверзли слух Орфея, и он вместо сладкой гармонии услышал невыносимый грохот и скрежет. Одиссей, решив услышать гибельное пение сирен, велел привязать себя к мачте, а всем своим спутникам велел заткнуть уши воском. Он чуть не погиб от звуков, слишком сладостных для неподготовленного слуха. История Орфея и Одиссея повторялась неоднократно. Музыку Моцарта австрийский император воспринял, как хаос: «Слишком много нет». — «Ровно столько, сколько положено», — ответил Моцарт. На концертах Бетховена студенты в неистовстве ломали стулья. Сегодня это мелодичная классика. Ярость вызывала музыка Прокофьева, Шостаковича, Шенберга. Современники плохо улавливали музыку футуристического стиха Маяковского, а многие и до сих пор предпочитают архаичные пасторали Ахматовой, так и не расширив свой слух до гармонии сфер, открывшейся Орфею и Одиссею. Настоящая музыка стиха часто не ласкает, а ранит слух. Такая «ранимость» — важнейший признак настоящей поэзии.
--------------------------------------------------------------------------------------------
– Н –
– Наблюдатель –
Понятие, без которого не может обойтись физика и космология. Воображаемые наблюдатели размещены Эйнштейном в областях абсолютно недоступных для человека — от дальних галактик до микрочастиц. Вот тут-то и возникла проблема. Оказалось, что в микромире наблюдатель своим взором-прибором так воздействует на объект наблюдения, что делает его либо частицей, либо волной. Когда же выяснилось, что от происходящего в микромире зависит судьба всей макровселенной, получился антропный принцип и сверхсубъективный идеализм. Получилось, что вселенная именная такая и существует только потому, что такой её увидели и видят люди, ангелы или боги. В поэзии Вознесенского и Парщикова роль наблюдателя особенно велика, поскольку их метафора и метаметафора всегда визуальна. Вознесенский считает, что глаз окончательно потеснил ухо. А Сальватор Дали пишет, сравнивать глаз с другими органами просто неприлично, настолько он совершенен по сравнению с ухом или носом. Парщиков говорил мне в 1985 г., что хотел бы стать объективом фотоаппарата в тот момент, когда в него летит свет, неся, деформируя и создавая изображение. Это и есть метаметафора. Но никакого объектива в поэзии нет. Есть только субъектив. Наблюдатель здесь — формирователь и создатель.
----------------------------------------------------------------------------------------------
– «Невеста» –
Программное стихотворение (1978). Написано в пору увлечения мистериальным смыслом канонических и апокрифических Евангелий. Сравнивая 4 канонических Евангелия, я пришел к выводу, что речь в них идет об одном мистериальном браке между Марией Магдалиной и Иисусом. Кроме того, я понял, что жены-мироносицы были его мистериальными женами и невестами. Следы этой мистерии между звездой Венерой (Астартой) и небесным женихом — месяцем я обнаружил и в шумеро-вавилонском эпосе, и в русском, и в японском фольклоре, не говоря уже о масонских мистериях А.Блока «Балаганчик» и «Незнакомка». Священная звезда-блудница Астарта называлась так, поскольку выписывала на небе бедрообразные восьмерки, соединяясь по ходу движения со всеми планетами. Три ипостаси любви — филос, эрос и агапис — в мистерии сливаются вместе. В Древнем Египте сестра-невеста-жена Озириса (Ориона) — звезда Сириус. В момент восхода Ориона и соприкосновения Сириуса-Изиды с фаллосом Озириса-Ориона он воскресал. Эти мистерии разыгрывались и при жизни фараона, который считался богом Озирисом, и с его фаллосом соприкасалась священная блудница, воплощающая в себе небесное лоно. Итак, пляшущая в небе лохматая звезда-блудница — это «невеста, лохматая светом…» Следующая строка — «невесомые лестницы скачут» — отголосок акафиста, обращенного к Деве Марии: «Радуйся, лестница от земли к небу». Строки «она пальчики человечит, она петли дверные вяжет» — один из первых метаметафорических образов и тоже отголосок акафиста: «Радуйся, двери райские нам отверзающая». Следующие строки: «рубит скорбную скрипку, тонет в дыре деревянной», — отзвук вывернутой наизнанку «Скрипки» Пикассо. Утверждение «в холеный футляр двоебедрой секиры можно вкладывать только себя» в особых комментариях не нуждается, так же как и эротический образ «или звеня сосками месит сирень турбобур непролазного света». Хотя реальный турбобур с алмазным напылением, буравящий недра, действительно окутан в движении алмазным сиянием. Поскольку в мистерии отношение между мужчиной и женщиной есть наиболее полный слепок отношений между человеком и космосом, я с удовольствием прибегаю к образу восьмерки — скрипки. Центр восьмерки — точка, где Изида соприкасается лоном с фаллосом Озириса. Верхняя и нижняя часть восьмерки — человек и космос, мужчина и женщина, женщина и мужчина. Вот почему «дивным ладаном захлебнется голодающий жернов 8, перемалывающий храмы». «Невеста» — это мой поэтический манифест и метаметафорическая мистерия, с которой начинается подлинная история метаметафоры. (посмотреть видео http://video.mail.ru/mail/kedrov42/6/301.html )