— Ах ты вейская обезьяна! Сначала слезь с дерева, а потом садись за руль!
Улыбка медленно сползла с лица Киссура. Он оставил в покое гребень, перехватил обеими руками запястья землянина, тянувшего его из машины, вылез сам и, несильно размахнувшись, поддал землянину коленом в солнечное сплетение. Тот обмяк и сказал «ой». Громко захрустела красная черепица, прикрывавшая канавку на обочине, и землянин, задрав ноги, провалился сквозь черепицу вниз.
Киссур усмехнулся, оправил рубашку и взялся за дверцу машины.
В следующую секунду что-то мелькнуло над его головой и отразилось в длинном оксидтитановом ребре автомобиля. Киссур мгновенно обернулся: Великий Вей! Землянин выдрался из черепичной канавки и летел на Киссура, приплясывая как гусь. Киссур, ошарашенный, успел уклониться от первого удара, но второй едва не своротил ему челюсть. Киссура шваркнуло в угол между зеркальцем заднего вида и дверцей. Зеркальце хрустнуло, и Киссур заметил правую ногу землянина в двух пальцах от своего уха. За эту ногу Киссур уцепился и повернул: но вместо того, чтобы улететь лицом в асфальт, умелый землянин молодецки завопил, как-то чудно перекинулся в воздухе и въехал свободной ногой Киссуру в брюхо. Киссур даже потерял на мгновение сознание: а открыв глаза, обнаружил, что уже валяется на дороге, как стручок от съеденного боба, а землянин опять собирается бить его ногой. Киссур перекатился на бок: землянин промазал, а Киссур, напротив, очень ловко выбросил ногу и попал землянину прямо в то место, где у землянина рос его кукурузный початок: тот завопил уже не так весело. Киссур подпрыгнул спиной, вскочил на ноги и ударил противника по морде, раз и другой: тот обмяк. Киссур пихнул его, для надежности, пяткой в пах, приподнял и шваркнул о ветровое стекло серенького «дакири». Слоеное стекло затрещало и пошло ломаться, землянин свесил голову и потерял сознание.
Киссур стоял, тяжело дыша, моргая полубезумными глазами. Во время драки Киссур был приучен терять над собой всякий контроль: предки его в такие минуты превращались в волков и медведей, и, будь у Киссура за спиной меч, он непременно бы зарубил негодяя. Но меч теперь носить было бы глупо, а этих, — с нулями, со светом, с газом, — словом, с дыркой посередине, как у бабы, Киссур не жаловал. И хотя в багажнике машины у Киссура лежал веерный трехкилограммовый лазер и еще какая-то шибко модная штучка, Киссур и сам не знал, зачем их возил. Так, все его друзья возили, и он возил.
Киссур стоял, бессмысленно мотая головой и понемногу возвращаясь в мир. Землянин лежал на капоте собственного автомобиля, как раздавленная лягушка, белая его рубашка и галстук были безнадежно перепачканы клюквенным соком. Светофор над перекрестком мигнул и переменил свет: фигурка бога-хранителя перекрестков засверкала зеленым. Киссур окончательно пришел в себя. Он пошевелил губами и вытащил из кармана круглый бумажник. Киссур не уважал чиповых карточек. Он выгреб из бумажника все, что там было, — тысяч двадцать, а может, пятьдесят, — по его смутным воспоминаниям, — свернул деньги трубочкой и сунул их землянину в разбитые зубы. Ему не хотелось, чтобы про него говорили, что он бьет людей даром.
Потом сел в машину — и уехал.
Машина медленно катилась вперед. Киссура слегка мутило, из носу капала кровь. Скверно будет возвращаться домой в таком виде.
Киссур миновал еще несколько особняков и остановился перед красивыми бронзовыми воротами. На воротах сплетались в танце лошади и павлины, синяя эмаль на хвостах лошадей искрилась в свете фар. Это были такие красивые ворота, что казалось, будто они ведут с земли на небо. За воротами, в темноте, сладко пах ночной сад, и из темной массы деревьев торчали репчатые башенки флигелей и боги, грустящие на плоских кровлях крытой дороги. Сбоку, на воротах, блестела табличка слоновой кости: «Шаваш Ахди. Первый заместитель министра финансов. Вице-префект Небесного Города». Под табличкой стояла маленькая фигурка бога-покровителя ворот. В руке у бога была корзинка с рыбой. Под фигуркой бога-покровителя стояла мраморная чашка и в ней, демонстрируя скромность хозяина и напоминая о тростниковых хижинах древних чиновниках, горел кусок высушенного коровьего навоза, пропитанного жиром.
Почему-то ворота были закрыты: вице-префект столицы не кормил сегодня ни чиновников, ни нищих.
Киссур усмехнулся.
Обладатель особняка мог бы написать на табличке множество разных званий: Хранитель Благочестия, Парча Истины, Цветник Заоблачной Мудрости, Луг Государственной Добродетели, и прочая, и прочая, — которые он довольно регулярно получал от императора и которые полагается писать на надвратных табличках. Но обладатель особняка часто принимал людей со звезд, и, видимо, понимал, что Парча Истины и Цветник Мудрости — это звания, которые не очень-то вдохновляют чужеземцев.
Киссур помигал фарами: вдруг ворота, безо всякого окрика, разошлись в стороны, и Киссур въехал внутрь.
Двор был ярко освещен. В фонтанах, снизу вверх, били струи воды и света, и было видно, как над струями прыгают разноцветные шарики. Ряды колонн и розовых кустов вели к открытым парадным покоям. Вершины колонн, из резного нефрита, отделанного серебром, уходили к луне. Хозяин, сбегая с мраморных ступеней, уже спешил по . широкой дорожке. Слуга с поклоном отворил дверцу, и Киссур вылез из машины.
Господин Шаваш замер, будто налетел на веревку, но сразу же оправился, раскрыл руки и обнял Киссура.
— Здравствуй, — сказал он.
— Вот, — сказал Киссур, — ехал мимо и решил заглянуть. Прости, что не спросился… Не люблю я этих, — дзинь-дзинь… — Киссур изобразил рукой тщедушное тельце Т-фона. — Ты не занят?
Господин Шаваш покосился на помятую дверцу, оглядел Киссура с ног до головы.
— Дай-ка мне твое водительское удостоверение, — сказал замминистра финансов, он же — вице-префект столицы.
Киссур выгнул брови, вытащил бумажник и протянул удостоверение. Вице-префект помахал удостоверением, подумал, разорвал его на части и бросил в подсвеченный фонтан. Любопытные рыбки поспешили к бумажке.