— Нет, — как же ему хочется ответить «да», но пока слишком рано. — У него есть какой-то друг, с которым он вечно шатается. Кто это?
— А-а-а, — в рот отправляется несколько грецких орешков. — Гарри Хардинг. Мутный парнишка. У него какая-то богатая тётка. Уэйнвуд или что-то вроде того. Насколько мне известно, его отправили в полицейскую академию, после того, как он обрюхатил двух девчонок. — Он удивлённо вскидывает брови, не ожидая такого поворота. — Смазливый, вокруг него постоянно кто-то вьётся.
Он кивает, прокручивая в голове слова Торна. Уэйнвуд… Где-то он уже слышал эту фамилию. Нахмурившись, пытается воскресить в памяти старые сделки. Точно! Он скупал у старушки закладные. Мерзкая старая карга. Взвинтила цену в последний момент, лишив его возможности отступить. Теперь понятно, откуда у племянника деньги.
— Когда они выпускаются? — поддавшись вперёд, интересуется он.
— Через два месяца, — чёрные глаза пытаются безрезультатно зацепиться за него. — Получат направление на службу и я, наконец, избавлюсь от них.
Получат направление на службу? Он довольно улыбается, вызывая недоумение на лице Торна. Что ж, пора подключаться. Резко встав, он подходит к Аллисеру, вновь наполняя ему стакан. Тот благодарно кивает, поднося стакан к губам.
— Отправь их куда-нибудь подальше, — Торн вскидывает брови. — Техас, Аризона, Нью-Мексико, Калифорния. Пусть помогают пограничникам охранять стену.
— Около пятисот тысяч мексиканцев пересекают границу ежегодно, — задумчиво тянет Аллисер. — Ты в курсе, что наши ребята порой погибают в перестрелках, пытаясь остановить их?
— Да, — процеживает он сквозь зубы. — Но таким, как они везёт.
— Как скажешь, — безучастно пожимает плечами Торн. — Могу отправить их максимум на три года.
— Мне этого достаточно, — он вновь наполняет ему стакан. — А теперь поторопись. — На его губах ехидная улыбка. — Тебя уже ждёт Рос.
Торн склабится и встаёт, покачиваясь. Отдав ему честь, он выходит из кабинета, забыв про фуражку и пояс.
***
Он ведёт носом, вдыхая запах, наполняющий его рот слюной. На кухне во всю грохочет музыка. Он тихо ступает, вслушиваясь в слова:
Твои прикосновения сводят меня с ума
Ты зажёг во мне надежду на то, что будешь со мной
— Твой поцелуй заставил меня надеяться на то, что ты спасёшь меня, — подхватывает он, прикусывая губу.
— Чёрт!
От неожиданности она подпрыгивает. Он не может удержаться и начинает смеяться, ещё больше сбивая её с толку. Она бросает на него укоризненный взгляд и отворачивается, продолжая колдовать с овощами. Быстро стянув с себя пиджак и рубашку, он усаживается на высокий стул и, прикусив указательный палец, начинает наблюдать за ней.
Она вновь в его рубашке, волосы заплетены в косичку, и она танцует, плавно покачивая бёдрами. Песня Бейонсе заканчивается и теперь уже по кухне разливается голос с сильным испанским акцентом. Энрике Иглесиас. Он знает все эти песни. Они его. Из его айпода. Рыжая косичка подпрыгивает в такт её уверенным движениям. Это потрясно. Круче, чем Мулен Руж. Рука с ножом взмывает в воздух, разрезая пополам болгарский перец. Переминаясь с ноги на ногу, она движется вдоль кухни, доставая тарелки и расставляя их перед ним. Взмах головы и волосы, освобождённые от резинки, расплёскиваются осенним листопадом. Он замирает, тяжело дыша. Очередной удар пропущен и сейчас он только может оттянуть свою смерть на неопределённый срок. Резко вскочив, он стягивает с себя ботинки, уравнивая их позиции. Она удивлённо вскидывает брови, когда он протягивает ей руку.
— Давай потанцуем, — шепчет он ей в ухо, притягивая к себе.
Её глаза сияют звёздным блеском. Он прижимает её к себе за талию, и они начинают медленно танцевать под Нэт Кинг Коула и его чарующую Любовь. Её вечно холодная ладошка успокаивает его разгорячённую кожу. Он ведёт, кружась вместе с ней по кухне, вдоль столешницы, в сторону гостиной и назад.
Они танцуют, как и тогда, на аукционе, только теперь она сама прижимается к нему, утыкается носом в его шею. Его вдруг захлёстывает безумная нежность. Взяв её лицо в ладони, он быстро целует её и вновь утягивает за собой в более быстрый фокстрот под Красотку Роя Орбисона. Она заливисто смеётся, пытаясь подстроиться под выбранный им темп. Спотыкаясь, чертыхаясь и снова смеясь, она притопывает, крутясь на месте. Он не выдерживает, начиная смеяться вместе с ней.
— О-о-о-х, красотка, — поёт он дуэтом с Орбисоном, застывая и вновь её целуя.
Она смеётся, поправляя мокрые прядки, прилипшие к лицу. Её щёки пылают, глаза блестят, а на губах играет игривая улыбка. Её тяжёлое дыхание напоминает о сумасшедших ночах, наполненных страстью. С ума сойти, она делает то, что никто не смог сделать до неё — заставляет его чувствовать. Он с горечью вспоминает о контракте, о том, как вынудил её выйти за себя, а теперь надеется на что-то большее? Чем же он отличается от Старка?
— Я приготовила нам ужин, — произносит она, вырывая его из мыслей.
— Рыба? — она кивает. — Накладывай, я схожу за вином.
Уйти от неё хотя бы на несколько минут — спасение. Он идёт в кабинет, пытаясь утихомирить ураган, бушующий внутри него. Чувства обострены до предела, кожа покалывает. И снова при мыслях о ней, на него накатывает волна. Господи, что же с ним происходит? Ещё вчера он еле сдерживал себя, чтобы не ударить её в том баре, а уже сегодня танцует с ней на кухне и поёт, как какой-то влюблённый мальчишка! Что же с ним будет дальше? Как ему бороться с ней? Как не дать ей завладеть им полностью? Ведь она, наверняка, не чувствует того же, что и он! Для неё это временной промежуток — всего лишь минута, в том огромном количестве часов, что ждут её в будущем. А он? Он снова начинает жить, чувствовать, делать всё то, на что махнул рукой. Страх мёртвой хваткой сковывает его. Нельзя. Так нельзя…
Подхватив бутылку вина, подаренную Оберином, он возвращается к ней. Наполнив бокалы, садится напротив неё. Они ничего не говорят, чокаясь. Никаких пожеланий, никаких обещаний, ничего из того, что принято говорить друг другу. Он делает глоток, глядя на неё поверх шарообразного бокала. Её взгляд успел потухнуть и теперь в ней снова сквозит холод, даже, если она не показывает его. Что ей необходимо? Как привлечь её? Задаривать цветами, конфетами и плюшевыми медведями? Это не к нему. Он не романтик, с тех пор, как увидел сорванные им полевые цветы в комнате той, кому они не предназначались. Отдав тот букет Лизе, Кэт навсегда отвратила его от желания ухаживать. И вот теперь, он сидит напротив её дочери и пытается придумать, хоть что-нибудь, способное её удивить.
— Вкусно, — произносит он, чувствуя, как во рту тает нежная рыба. — Очень.
— Спасибо, — произносит она, не поднимая на него взгляда. — Я хотела спросить. — Он изгибает брови. — Ты всё время расписываешься, рисуя птичку. Это…
— Пересмешник, — криво улыбается он. — Начал изображать его, добившись некоторых успехов в бизнесе. — Она удивлённо хлопает глазами. — Интересная птичка, между прочим. Умная, хитрая, подражает голосам и звукам. А ещё смелая и агрессивная. — Услышав последнее слова, она фыркает. — В общем, я не смог пройти мимо.
— И не лень же тебе рисовать её, — бормочет она.
— Когда расписываешься на бумагах дорогой перьевой ручкой, чувствуешь себя волшебником.
Она кротко улыбается, продолжая ковыряться вилкой в тарелке. Они ужинают в тишине, лишь изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Он рассказывает ей о поездке в Мексику. Жалуется на жару, обилие сомбреро на головах местных и непредсказуемость Мартелла. Она смеётся, когда он вспоминает, как обгорел. Она смеётся… Ну неужели.
— Мы поедем с тобой туда через две недели. Там же будут твои родители, — как бы, между прочим, произносит он. — Мартелл настаивает, чтобы мы остановились у него.
— Судя по твоему лицу, ты не особо рад.
— Верно, — он ухмыляется. — Ты поймёшь почему, когда мы приедем туда.
— Не пытайся меня запугать. После жизни с тобой мне уже не страшно ничего.
— Зараза.
Она улыбается. Очистив тарелки, она засовывает их в посудомоечную машину и, уперев руки в бока, оглядывает чистую кухню, вскользь задевая его взглядом.