— А как Вы думаете, фройляйн? — спросил я, — сильно ли переживала Мила Гранчар по поводу своего ущемлённого положения в классе? Ведь согласитесь, то, как к ней относились одноклассницы, просто возмутительно!
Анна смотрела на меня исподлобья:
— Я не знаю, что там она переживала, а что — нет. Если Вы намекаете на то, что это Мила устроила пожар — так я Вам напомню, что такое невозможно — Мила сейчас в Далмации.
— А если бы она была не в Далмации? — улыбнулся я.
Анна никак не могла понять, что у меня на уме. Она шла сюда, готовясь к совсем другим вопросам. Я видел на её лице смятение и работу мысли и ещё раз убедился в том, что Анна обладает недюжинными умственными способностями.
Стараясь не говорить ничего прямо, она давала мне понять, что Мила вполне может быть таинственным преступником.
— Я думаю, что у Милы было достаточно причин ненавидеть всех вокруг, — медленно проговорила Анна, — ведь она получала тычки и насмешки с самого первого класса! К тому же, ей доставалось не только из-за неё самой, но и из-за её отца. Вы ведь знаете, он сильно пьёт и тоже, как и его дочь, настоящий сумасшедший!
Йозеф Зигель положил руку на рукав дочери и успокаивающе сказал:
— Не стоит так говорить, детка. Решать, кто сумасшедший, а кто нет, может только врач.
— Да, я понимаю, — Анна опустила глаза, — но всё-таки он бывает таким странным…
— Я не думаю, что это он совершил такое страшное преступление, чтобы отомстить за свою дочь, — всё так же, опустив глаза, проговорила Анна. Но внезапно я увидел быстрый острый взгляд, направленный в мою сторону. Взглянула — и снова уставилась в пол.
Бросила наживку и проверяет, заглочу ли я её, понял я, и любезно ей ответил:
— Я знаю это. Так как на месте преступления найдены следы обуви сорокового размера. У Филиппа Гранчара сорок третий. И если девушка может надеть ботинки на два-три размера больше, натолкав в носки, например, бумаги, то человек, который постоянно носит сорок третий, никак не втиснет ногу в сороковой. Хотя знаете, можно себе и кости подточить, либо, как в Древнем Китае, перетянуть ступни бинтами. Туго так… Больно, зато ножка станет тоньше! — я невольно рассмеялся и как бы ненароком подмигнул Зигель.
Я опять начал издалека. Державшаяся с достоинством Зигель невольно начала раздражаться. В злобе-то она и могла вернее проговориться.
— Вот снимок, — я положил на стол фотоснимок слепка от следа ботинка. Обычный ботинок с прямым срезом каблука, таких множество во всей Австрии. В этот момент мне показалось, что Анна стала белей бумаги. С трудом уже она подавляла панику.
— У вас, фройляйн, кажется, сороковой, да?
Анна смело вскинула голову и с вызовом сказала:
— Ну, у меня сороковой! Вы что, хотите сказать, что это я всех убила?
— Перестань болтать глупости! — вмешался Йозеф Зигель. — Это всё, что Вы хотели узнать у нас, инспектор?
— Да, почти всё, — ответил я, — остались лишь небольшие детали. Переписывались ли Вы с Милой Гранчар во время её отдыха у её родственников в городе Меткович?
— Да говорю же я Вам! — раздражённо ответила Анна, — она была больная! Ненормальная! Могла устроить всё, что угодно! Выдумать какую-нибудь ерунду! Зачем бы мне было с ней переписываться…
Повторно обратила моё внимание на то, что Мила способна на всё, что угодно — про себя заметил я.
— Хорошо-хорошо, — сказал я примирительным тоном, чувствуя, что Зигель опять уходит в глухую оборону. — а не знаете ли Вы, может, она всё-таки кому-то писала из своих знакомых в Инсбруке.
— Мне это неизвестно! — ответила Анна почти грубо.
С течением допроса её нарочитая сдержанность и неторопливость испарялась, и на поверхность вылезала настоящая агрессивная натура, та самая безжалостная волчица, зверски убившая сначала Еву Гюнст и Симону Вильхельм, а затем — сорок три человека в школе.
— Я подумал, что переписка между Вами вполне возможна, ведь, насколько я знаю, Мила когда-то даже жила в Вашем доме?
— Позвольте вмешаться, — ворчливо заметил Йозеф Зигель, — этот факт действительно имел место, но это было очень давно. С тех пор моя дочь перестала общаться с этой странной девочкой. Тогда Филипп действительно попросил меня приютить на некоторое время дочь, и даже пытался давать мне за это какие-то деньги, — губы Йозефа презрительно скривились, — они ведь почти нищие…
Все вопросы касательно Милы Гранчар у меня закончились. Казалось, остаётся только отпустить Зигель, уверив её, что я не сомневаюсь в её искренности и благодарен за содействие. Однако в этот момент мозг подсказал мне, что я ещё недавно порывался её арестовать. Что, если попробовать поймать её в ловушку?