— Да так, ничего, да я так, просто интересуюсь, — опустил глаза в пол Густав.
Я был готов руку дать на отсечение, что парень что-то знает, или думает, что знает. Этот парень какой-то замкнутый, да и явно занервничал. Наверное, когда целыми днями безвылазно сидишь в лесу, крыша немного съезжает, а тут ещё случилось такое, чему он стал или невольным свидетелем, или прямым соучастником. Но пока что решил на него не давить.
— Так мы договорились с Вами по поводу приманок? — спросил я у его отца.
— Да, конечно, — с жаром ответил тот, — буду рад помочь полиции! Никогда раньше не участвовал в подобном деле!
— Можно ли мне посмотреть карту района, в котором Вы подкармливаете зверей? — осведомился я.
Карта была принесена. Некоторое время мы обсуждали с лесничим, на каких деревьях установить кормушки. Конечно, была вероятность, что подкормку будут всё-таки уносить те же белки, или соблазнительные куски рафинада унесут какие-нибудь прогуливающие уроки школьники. Но если это будет происходить ежедневно, и с нескольких кормушек сразу, таким способом мы сможем проследить маршрут Анны Зигель. По крайней мере, я на это надеялся. Ещё больше мне хотелось надеяться на то, что преступница будет поймана сегодня вечером, при попытке проникнуть в родной дом, но к сожалению, надежды на это у меня уже было мало.
Незаметно подошёл вечер, и гостеприимный лесничий пригласил меня к ужину. Мы отлично посидели за жареными куропатками и домашней сливянкой. Отправляясь после ужина восвояси, я попросил хозяина:
— Нельзя ли, чтобы Ваш сын немного проводил меня? Признаюсь, немного боюсь ночного леса.
— Ну что Вы, у нас совсем спокойно, — добродушно усмехнулся лесничий, — да и до дороги тут всего два шага. Но он, конечно, проводит. Густав, иди, проводи господина полицейского.
Мы медленно шли между вековых дубов. Сквозь их кроны кое-где просвечивали звёзды. Вечер был абсолютно безветренным. Духота спала, и в лесу было обманчиво хорошо и прохладно. Иногда невдалеке раздавалось какое-то шуршание. Меня это нервировало, и я старался не скрывать это от Густава, преувеличивая свой страх перед ночным лесом. Мне снова казалось, что откуда-то издали за мной наблюдают два красных огонька.
Я ждал, пока мальчик заговорит сам. И не ошибся.
— Скажите, господин полицейский, — спросил он дрожащим голосом, — на кого думают? Это же не Анна?
— Анна? — переспросил я с видимым равнодушием, — какая Анна?
— Я не знаю её фамилии… — бормотал Густав, — она гимназистка, а я закончил только народную школу… Я часто наблюдал за ней, но так и не решился ни разу подойти. Она тут часто гуляла, у нас в лесу, с другой девочкой. Раньше. Теперь не гуляет, давно не приходила. Я волнуюсь за неё.
— Почему ты думаешь, что это Анна? — спросил я.
— Ну, мне так кажется… Я слышал, как они когда-то говорили с подругой о том, что ненавидят других учениц и учителей.
— Как выглядит эта Анна? — продолжал я допрос.
— Высокая, красивая, круглое лицо, каштановые короткие косы, карие глаза.
— Да, — сказал я, — девочки часто ругают своих одноклассниц, но это не значит, что они готовы их убить.
— Она очень отличалась от других девочек, — пытался объяснить мне Густав, — а ещё я видел… — тут Густав замолчал.
— Смелей, сынок, говори, что ты видел, не бойся! Ты же не думаешь, что она тут сидит в кустах и готовится напасть, как удав из засады, — сказал я нарочито громко.
Если Зигель прячется где-то поблизости и сейчас наблюдает за нами, чего нельзя исключать, надо предложить ей игру на нервах.
— Я видел, как она стреляла из пистолета. Она приходила в лес и стреляла из него.
— Ты уверен, что это был настоящий пистолет? Может быть, девочки просто баловались с игрушечным оружием?
Густав молчал.
Я понимал, о чём он думает. Скажи он сейчас, что пистолет был настоящий, и следующий вопрос мой будет, «почему же ты не заявил сразу в полицию»? И Густав это понимает. А если он ответит, что пистолет, наверное, был игрушечный, то о чём тогда разговаривать?
— Ты не заявил, потому что она тебе нравится? — продолжал допытываться я.
Думаю, если бы было светло, я бы наверняка увидел, как бледная веснушчатая физиономия Густава покраснела.
— Но я же не знал точно… — бормотал он, — она приходила сюда стрелять, весной, раньше ещё. И потом летом. Ничего плохого не случалось. Она не убивала зверей. Стреляла по деревьям. Пристреливалась, училась. Она очень хорошо стреляет теперь. Меня отец берёт с собой на охоту, я тоже умею стрелять. Из охотничьего ружья. Но она стреляет лучше меня. Сначала она рисовала на толстом дереве фигуру. Такую толстую фигуру. Как будто в юбке, а сверху причёска. А потом начинала стрелять. В лоб, в сердце… И всегда попадала. То есть, сначала не попадала, а когда научилась, стала попадать. Ну, вот мы уже и пришли, вот дорога.