Он не высказывал мне своего осуждения, не спрашивал, за что я сижу в тюрьме (хотя, думаю, был извещён об этом заранее). Он вообще ничего не спрашивал из того, что не касалось состояния моего здоровья. И как-то так получилось, что ему даже не пришлось уговаривать меня дать себя осмотреть. Затем, споласкивая длинные тонкие руки над погнутым железным тазом, он сказал тихо и спокойно:
– Да, беременность уже неплохая. Второй месяц на исходе.
Я сидела, как громом поражённая.
– Что неплохое?
– Беременны вы, в положении! Разве не знали об этом? – старик деликатно постучал в дверь камеры и сказал мне на прощанье, – вы бы не сидели на холодном полу, это может быть вредно для ребёнка.., – после чего вышел в коридор.
А я осталась с невозможной, с ног сшибающей новостью – беременна? Разве я могу быть беременна? Беременными бывают жёны толстых бюргеров или глупые девушки вроде Ингрид Лауэр, разве могу быть беременна я? В первые минуты до меня даже не дошло, что отцом ребёнка является насильник Генрих, хотя ни с кем другим интимных отношений у меня никогда не было. И только потом я осознала, что ношу в себе ребёнка этого ублюдка.
Почему моя мать, сделавшая всё для того, чтобы сохранить своего второго ребёнка, когда я была в первом классе, всё-таки потеряла его? А я, блуждая по лесам и долам, ночуя в холоде в оврагах, сидя в тюремной камере, сохранила в себе отродье Генриха! В момент осознания этого факта мне казалось, что вся несправедливость, которая существует в этом мире, обрушилась на меня.
Я продолжала сидеть на полу. Совет старого доктора звучал в ушах издевательством. Похоже, этому ребёнку ничего не вредно. Я изо всей силы ударила себя кулаком по животу. Потом стала вспоминать различные истории о беременности и родах, которые приходилось слышать ранее, урывками, намёками, так как в нашей семье считалось, что девочке негоже интересоваться такими темами.
Когда-то наша служанка разговаривала с соседкой и рассказывала о своей двоюродной сестре, проживающей в деревне. Эта несчастная женщина носила уже двенадцатого ребёнка. Денег в семье не было, муж ушёл на заработки в Вену, новый младенец ей был совершенно ни к чему. Она пыталась вытравить нежеланный плод самыми разными способами.
Когда я слушала этот рассказ, запоминать его мне не было никакой нужды. Помнится, назывался хинин, очень горячая вода и прыжки со стола на пол. Конечно, достать хинина в тюрьме было невозможно. Да и с горячей водой тут были явные проблемы. А вот стол в камере был. Порадовавшись тому, что пока сижу в одиночке, я взгромоздилась на стол и спрыгнула с него, стараясь попасть в середину комнаты. Продолжим упражнение дальше. Но на седьмом или восьмом прыжке дверь камеры распахнулась, и усатый надзиратель грубо крикнул мне:
– Ты что тут вытворяешь? В карцер захотела? Или смирительную рубашку надеть на тебя?
Дверь захлопнулась. Я сидела на холодном полу и лила злые слёзы.
После освидетельствования врача отношение ко мне изменилось. Не могу сказать, чтобы оно стало лучше. Но вся тюремная обслуга начала меня сторониться так, как будто бы я была заразна. В добавление к обычной похлёбке каждый день утром мне приносили стакан молока. А дело моё, между тем, шло к суду. Дитрих как будто потерял ко мне интерес.
Дни шли за днями. Я с ужасом ждала, когда у меня начнёт расти живот, представляя, как скоро стану такой же неповоротливой бочкой, как Инга. Но пока ничего такого не наблюдалось, я даже наоборот, как будто бы похудела. Примерно через месяц старый врач пришёл снова. К тому времени у меня накопилось к нему несколько вопросов. Несмотря на то, что в нашей школе была биология, я почти ничего не знала о естественных реакциях женского организма на беременность. Что ещё раз говорит о никчемности нашего женского образования. Впрочем, не буду об этом сейчас.
– Я интересовался вашим делом, – тихо и медленно произнёс старый еврей, – не мне вас судить, но объяснить ваше поведение я могу только временным помрачением рассудка после совершённого акта насилия. Я советую вам довести до сведения адвоката моё мнение. К сожалению, я не могу встречаться с вашим адвокатом, консультировать его будет другой медик. Кто у вас адвокат?
– Да есть какой-то… – сказала я, – не помню, как его зовут. Молодой совсем, весь в прыщах. Похоже, он меня боится, – я хохотнула.
– Суд будет не скоро, – сказал врач, – вы знаете, сколько томов в вашем деле?
– Не знаю, – ответила я, – думаю, что много.
А потом решилась, и тихо проговорила:
– Могу ли я вас кое-о-чём попросить?