"Здравствуйте, Анна.
Ваше письмо стало для меня неожиданностью, хотя Ники обстоятельно рассказала мне о том, кто вы есть и как попали в тюрьму. Вы писали , что не обвините меня в случае молчания, но представив вашу ситуацию, я живо вспоминаю, как шло следствие, когда Ники арестовали. Нас всех допрашивали долго, часов пять, а то и больше, грозились тюрьмой всем за укрывательство, знали, черти, куда давить -- сыновья Тимеи остались бы одни, да прозябали в страшной нищете, повторили бы наш путь. Слава тебе Господи, кончились её мучения, она жива-здорова. Инспектор Йодль, хотя и не переносил нас, всё же человек честный и принципиальный, нетерпимый к должностным преступлениям. Он-то и поведал мне, что Ники терпит много грубости от будапештских полицейских, и если бы мы не вмешались, вы бы точно не разговаривали с ней.
Но у нас тоже есть свой кодекс чести, не позволяющий бросать в беде членов нашей семьи, и друзей. Вы с Ники уже сдружились, а значит, стали и нам роднёй. Достаточно было просто представить себе всё отчаяние Ники во время следствия, чтобы на минуту примерить вашу шкуру. Мы в те деньки и шагу не могли ступить в родном городе -- зеваки так и буравят взглядами, а главный редактор грозится мне увольнением, мотивируя тем, что я порчу репутацию его изданию. Поодиночке нас бы давно уничтожили, а вместе мы выдержали это испытание, теперь и Ники помогаем, чем можем. Вас можно понять -- столько лет вам было не на кого опереться, а теперь вдруг нашёлся тот, кто посмотрел на вас, не как на преступницу, а как на человека.
Можете не бояться и писать мне смело обо всём, что думаете и что хотите сказать. Можете на меня рассчитывать.
Эрик"
-- Видишь, Анна, всё хорошо, -- улыбнулась я.
Впервые я видела Зигель столь счастливой и живой. Мне даже казалось, что эта ходячая мумия с безжизненным взглядом в кои-то веки стала похожа на человека.
Глава 5. Неожиданный союзник
Не так уж часто у нас выдавалось свободное время, когда можно было спокойно прогуляться по двору, подышать свежим воздухом. В эти дни я чувствовала себя, словно птица, которую выпустили полетать. Это ощущение пусть и ложной, но свободы, здорово подогревало интерес к жизни. Я могла более тесно общаться с другими заключёнными. Некоторые на поверку оказались весьма словоохотливы, и с ними я вполне находила общий язык. Зигель, как обычно, держалась в стороне. Попытки вызвать её на разговор ни к чему не приводили, оттого она просто футболила камни где-то неподалёку. Сегодня, кажется, должен приехать Эрик. Он писал ранее, что собирается воспользоваться правом на свидание и что уже купил билет до Дебрецена. Признаться, я ждала его с нетерпением, ведь он в первом письме Анне упомянул детали, о которых я и не знала, хотя редко когда у нас были секреты друг от друга. Где-то ближе к полудню меня окликнули. Оказалось, брат меня уже ждал в специально отведённой комнате. Я моментально вскочила и чуть ли не бегом последовала за часовым. Скрипнула дверь, я вошла, а конвойный остался снаружи. Эрик спокойно сидел за столом и от скуки постукивал пальцами по крышке. Он был одет в рубашку с коротким рукавом, а лёгкую куртку он повесил на спинку стула. Погода сегодня жаркая, куртку носить нужды особой нет. Едва я увидела брата, я тотчас же бросилась ему в объятия. Разлука была чересчур долгой, чтобы можно было как-то словами выразить мои чувства относительно этого. Он ничуть не изменился, но было какое-то тягостное ощущение от того, что в следующий раз я увижу его только через несколько недель.
-- Но-но, сестрица, без сантиментов, -- улыбнулся Эрик. -- Изменилась ты, Ники, изменилась -- исхудала уже.
-- Наверно, -- ответила я, опустив глаза.
Эрик спокойно достал из кармана своего довольно старого пиджака зеркальце и я смогла рассмотреть себя. Да, выглядела я не лучшим образом -- лицо бледное, под правым глазом вмятина, уже тёмный круг вырисовывается. От былой лучезарности не осталось и следа. Руки мои давно были в мозолях и царапинах. Мне казалось, я гнию заживо.
-- Как ты?
-- Всё в порядке, -- ответила я, смахивая с щёк так некстати выступившие слёзы. -- Живу, благодаря вам. Газеты нам дают, кормят не сказать, чтоб хорошо, но есть можно. А как у вас дела?
-- Да всё по-старому, -- отмахнулся брат. -- Барнабас всё-таки доучился. С грехом пополам, но выпустился из школы. Он ведь бывал в гостях у Тимеи, а как раз у неё сыновья в школу недавно пошли. Чему бы он их научил?
-- Всему хорошему, -- рассмеялась я. -- Он ведь сперва хорошо учился, а только потом стал на уроках ворон считать.
-- Вот-вот. Можешь себе представить удивление тех учителей, что меня когда-то ставили в пример остальным? Там ведь до сих пор на доске почёта моё фото висит. Виктор, конечно, сам звёзд с неба не хватал, но до такого ротозейства никогда не опускался.
-- Эрик... -- я на минуту вспомнила о том, что же хотела спросить у брата. -- Ты тогда, в письме Зигель, рассказал мне о том, как Йодль помог тебе вывести тех полицейских на чистую воду. Ты ведь ничего мне об этом не рассказал...
-- Благодаря ему, Ники, ты и дожила до суда, -- развёл руками Эрик. -- Видишь ли, иногда друг подставит тебе ногу, а враг -- плечо.
Рассказ брата был долгим, я с интересом слушала его, стараясь не перебивать, ведь у него столько всего накопилось, что надо было дать ему вволю выговориться.
***
Зима выдалась довольно ранней. Декабрь только начался, но на улице было холодно. Землю покрывала тонкая пленка снега. Уже третий день в городе отчаянно выл ветер, ломая ветки деревьев и срывая шляпы с прохожих. В эту промозглую погоду гулять не особенно хотелось, но мне надо было отнести в редакцию рукописный перевод документов, где их останется только напечатать и оформить в надлежащем виде. Собственно, я работал на дому, занимаясь корректурой и переводами. Это было довольно утомительно -- просматривать кипу листов и выявлять там опечатки, ошибки. К концу дня у меня уже затекала спина, болели глаза, голова отказывала. Стоит ли говорить про вечно синие от чернил пальцы?
Жили мы бедно. Дом маленький, убогий, весь в уродливых заплатах -- так когда-то отец латал дом, чтобы зимой не продувало, а зимой было холодно -- всегда мы были вынуждены тепло одеваться. Забор наш покосился местами, ворота ржавели. Двор маленький, но там вполне умещались пёс, птичник и небольшой огород. В последнее время всё хозяйство было на мне, поскольку братья и сёстры давно разъехались кто куда. Теперь в этом доме жили только Барнабас, да я. Но младший брат был балбес, каких ещё поискать -- вечно забывал сделать что-то важное, у него постоянно то куры, то пёс ходили голодными, хотя именно он больше всех хотел собаку-гиганта. Пёс вырос дурным, под стать младшему братцу, и похоже, Барнабас нашёл себе родственную душу.
В этот день я дома не застал ни собаки, ни младшего брата. Видимо, они ушли гулять. Однако стоило мне зайти на порог, я почувствовал, что дома кто-то есть. Я чуть приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Красть у нас, в общем-то, и нечего -- кому нужна ветхая мебель и довольно дрянные вещи? Через небольшой угол обзора можно было подробно рассмотреть и нашу гостиную, служащую мне рабочим и спальным местом -- здесь всё мало чем отличалось от обстановки в других комнатах. Сама же гостиная была просторная, но довольно низкая, и фанерный потолок, так и повисший над головой, создавал какую-то гнетущую, давящую обстановку. Мебели было мало -- старенький шкаф, поеденный тараканами, стол на хилых ножках, да прохудившаяся кровать, которую я подпёр кирпичом посередине, чтоб не провалилась окончательно. Обои были изодранные, обветшалые и казалось, держатся на одном лишь честном слове. Барнабас жил в соседней комнате, такой же обшарпанной и мрачной, как все остальные. Даже странно, как восемь человек могло уместиться в таком маленьком домике. Однако мы умудрялись не только жить здесь, но и строить далеко идущие планы. Может быть, после выпуска Барнабаса из школы, я наконец смогу заняться ремонтом. Если не считать затрат на учёбу младшего брата, получаю я довольно-таки хорошую зарплату, да и вряд ли бы мы без денег протянули мою учёбу в университете. В те года учителя всячески нахваливали мою способность к науке, особенно к литературе и иностранным языкам. Я знал не только немецкий, но и некоторые славянские языки, что позволяло существенно расширить горизонт моих возможностей.