Всё сходится! Йодль не соврал, а значит, теперь нам предстоит "поговорить по душам" с немного оборзевшим легавым.
Слежка продолжалась два дня. Золтан хотел сразу напасть, предлагая вломиться прям за объектом, но мы отговорили его -- как раз рваться с места в карьер было весьма опрометчиво -- можно попасться, и тогда уже нашей сестре не помочь. Наконец, всё было готово. Я должен был заговорить швейцара, после чего Виктор и Золтан должны были проскользнуть в парадную как раз перед приходом Надя. Мы рассредоточились в разных местах. Я делал вид, что кого-то с волнением жду, переминаясь с ноги на ногу, а Золтан, зарядив свой наган, спрятался за какими-то пристройками. Где-то в половине девятого вечера Виктор свистнул, мол клиент идёт. Я, как ни в чём не бывало, направился к парадной и, насторожившись, стал ждать. В это время мимо нас прошёл и наш объект. Он ещё и не подозревал, какой сюрприз мы ему уготовили. Тихо войдя в подъезд, я поднялся по лестнице, стараясь держать дистанцию между мной и Надем. Он же спокойно подойдя к своей квартире, открыл дверь, и тотчас ему в висок упёрлось дуло нагана.
-- Добрый вечер, детектив, -- с усмешкой сказал Золтан, крепко схватив его. -- Наверное, мне не стоило являться так неожиданно, да и приглашение я давно потерял...
-- Что вам нужно? -- оторопел Надь, но Золтан крепко двинул его коленом, после чего в квартиру вошли Виктор и я.
-- Тихо-тихо, -- усмехнулся Золтан. -- Дёрнешься -- хуже будет.
Он буквально втащил свою жертву в комнату, где мы, усадив Надя на стул, проворно связали, а Виктор зажёг лампу. Легавый на миг очухался и вновь начал кричать:
-- Что вы себе позволяете?! Вам это с рук не сойдёт, поняли?
-- Боюсь, детектив Надь, вам будет уже всё равно, -- ответил я, после чего открыл чемоданчик. -- Я тут нашёл кое-какие документики. И касаются они вас, детектив. Если я обнародую это, вашей карьере кранты. Да и гарантий, что сами вы не сядете -- никакой. Полюбуйтесь, -- я поднёс листок чуть ли не к носу Надя. -- Это копии. Оригиналы в надёжном месте. Где я достал? Хороший вопрос, вот только вас это волновать не должно.
-- Что вам надо?!
-- Всего ничего, -- наконец-то показался Золтан. -- Ты ведёшь дело Ники Фенчи? Так вот, если с ней что-то случится, пеняй на себя.
После этого Золтан без всякого сожаления отвесил Надю чувствительную оплеуху. Тот что-то отчаянно замычал, а наш брат делано удивился:
-- Да ладно? Не нравится? А я думал, это как раз твой конёк -- грубая сила. Хочешь посадить Ники -- сажай, но издеваться над ней я не позволю.
В следующий момент к "уроку" присоединились и мы с Виктором. Первые дни я опасался, как бы Ники вообще не убили, однако перспектива того, что я опубликую компромат, утихомирила пыл Надя. Ники дожила до суда. Йодль сдержал слово, и о нашем разговоре, тем более, о компромате, не узнал никто.
***
Эрик, наконец, замолчал, решив, что больше сказать ему нечего. Я сидела, открыв от удивления рот. Теперь-то мне всё стало ясно.
-- Эрик, а что там с письмами Анны? Я ведь не прочла их.
-- О-о, знаешь, когда я увидел имя адресанта, у меня руки вспотели. Я ведь тогда, в восьмом редактировал статью о ней. У меня до сих пор в столе вырезка лежит. А там как раз говорящий заголовок: "Волчица поймана". У неё такой взгляд дикий, затравленный. Признаться, нелегко было отвечать, зная, за что она сидит.
Брат прокашлялся и замолчал. В это время в помещении показался часовой в серой форме.
-- Время поджимает, -- напомнил конвойный, войдя в барак.
Время, отведённое для свидания, пролетело так быстро, что я не успела и моргнуть. Эрик не стал спорить с часовым и приготовился идти. Он ведь даже не сообщил мне тогда о том, как они "научили" следователя, как он выражался "обращаться с арестантами". И неужели Йодль, наш непримиримый противник, вдруг проявил такую человечность? Редко когда полицейские поступают не по закону, а по совести, и мне было вдвойне приятно.
-- Ну всё, сестрица, давай, до скорого, -- Эрик крепко обнял меня. -- Как только, так сразу.
-- Пока, Эрик! -- сквозь слёзы процедила я.
-- Ну что опять за сантименты, а? -- рассмеялся мой братец. -- Крепись, и всё будет хорошо. Мы тебя в любом случае ждём. Главное, что мы -- семья.
Эрик спокойно вышел и, сверившись с часами, приготовился идти. В это время Анна буквально вцепилась ему в запястье.
-- Эрик, это же я, Анна!
-- Э... Слушай, мне надо идти... -- отнекивался мой брат.
-- Ты что, ты... Уходишь уже? -- дрожь пробежала по печальному лицу. -- Прошу...
-- Ну, знал бы, где падать, соломки бы подстелил, -- Эрик взял, наконец, себя в руки. -- Я найду время для вас обеих, а сейчас мне пора, -- с этими словами он последовал за часовым и исчез за воротами.
Глава 6.
Откровения
Прошло несколько недель после отъезда Эрика. Жизнь в тюрьме текла своим чередом, и я даже перестала замечать, как летит день за днём. Я привыкла к несвободе, к тяжёлым работам, к часовым. Удивительно, как Анна изменилась с тех пор -- стала сдержаннее и даже следить за собой начала. До этого она постоянно ходила в грязи, в саже, в пыли, словом, настоящая каторжница. Что ещё бросалось в глаза, она ревностно прятала письма, смотрела на меня, как удав на кролика. Казалось, она готова любой крысе, что заберётся в камеру, переломить хребет штырём, чтобы не изгрызла письма. В её жизни, наконец, появился смысл, а значит и надежда, что хотя бы после смерти она попадёт на волю.
Я тоже часто перечитывала письма, полученные от Эрика, и записочки от сестры и братьев, вложенные в конверт. Статья "Волчица поймана" лежала среди них -- свидание закончилось, когда я держала вырезку в руках, и поэтому Эрику я ее не успела вернуть. Однажды, когда я хотело перечитать последнее письмо, в котором Эрик сообщал, что вместо него навестить меня приедет Тимея, вырезка случайно выпала из пачки на пол. Анна, которая по своей привычке расхаживала взад-вперед по камере, увидела свою фотографию и, будто коршун, схватила газетный листок и впилась в него глазами.
Я так и не прочитала статью, она была написана по-немецки, а я только немного этот язык на слух. Да и опасалась я читать ее при Анне, и вот...
Зигель приблизилась к газовой лампе, едва освещавшей камеру. Глаза ее бегали по строчкам. Вдруг она дернулась и вскрикнула:
-- Это он, он! Пиявка Дитрих...
Будто в смертельном ужасе она кинулась за нары и забилась там в углу, съежившись и прикрывая голову руками.
-- Не надо, не надо! -- вздрагивая, бормотала она. -- Оставьте меня, ничего я вам не скажу...
Я со страхом наблюдала за очередным припадком: а мне-то казалось, что за последнее время психическое состояние Анны улучшилось. И вот опять...
Глядя, как она стала раскачиваться и дергаться, я испугалась, как бы Зигель не размозжила себе голову о стену. А может, она этого и добивается, чтобы на работу не выгоняли? Но нет, руку она себе резала умышленно, а сейчас впала в ужас от этой статьи. И зачем я держала ее вместе с письмами! Надо было спрятать в другом месте.
Я осторожно приблизилась к Анне и взяла ее за руку, пытаясь поднять.
Она выдернула руку, но я была настойчива. Подхватив ее под мышки, я поставила Анну на ноги и повлекла к нарам, усадила.
Она продолжала раскачиваться и повторяла, как в бреду:
-- Пиявка, пиявка Дитрих... Это все он, он...
-- Кто такой Дитрих?
-- В статье... Откуда она у тебя?
-- Эрик принес. Он в газете тогда работал.
-- Это он написал? -- в ужасе воскликнула Анна.
Вероятно то, что Эрик, к которому она, как мне показалось, уже прониклась теплым чувством, письма от которого были единственной ниточкой, соединяющей её с миром, написал о ней такие слова, поразило Зигель в самое сердце. И я поторопилась успокоить ее.