Планировка дома была странной. Из прихожей мы попали в огромную захламлённую кухню, которую прошли почти бегом, и оказались в тёмной пыльной гостиной. Окна были зашторены.
-- Сейчас, -- бормотала Мила, раздвигая шторы, -- если ты уж пришла, я прямо сейчас тебе покажу.
Из дальних комнат вдруг послышалось жуткое мычание, похожее на рёв дикого зверя.
-- Что это? -- с испугом спросила я.
Мила не обратила на звук ни малейшего внимания.
-- Это отец, он болеет, у него бред, -- ответила она, продолжая раздвигать тяжёлые драпировки.
-- Может быть, надо позвать доктора? -- спросила я, с опаской поглядывая в ту сторону, откуда доносились звуки.
-- Доктор не поможет, -- ответила Мила, -- у него это часто. Потом само пройдёт.
-- Ты поэтому не ходишь на уроки?
-- Ну да, должен же за ним кто-то присматривать, -- шмыгнула носом Мила. -- Он лекарства когда забывает пить, буйствует так, что все на ушах стоят.
-- У вас что, нет прислуги?
-- Нет. Платить им нечем. Я тут сама прибираюсь, иногда и папа... Когда в здравом уме...
В гостиной стало светлее, но не намного. Тусклый свет осеннего дня с трудом пробивался сквозь немытые стёкла.
-- Вот смотри! -- торжествующе произнесла Мила, подводя меня к стене, на которой в простых тёмных рамках висело несколько фотографий.
Здесь были две фотографии молодых мужчины и женщины, видимо родителей Милы в молодости, фотография, о которой Мила мне говорила, на ней она была запечатлена с отцом, вид какого-то водопада и чуть в стороне фото мужчины с лихо закрученными усами в старинном мундире.
-- Вот смотри, -- повторила Мила, указывая на эту фотографию.
-- И что? -- недоумевающе произнесла я.
-- Это мой двоюродный дядя. А если он есть и в вашем альбоме, значит, мы с тобой родственники. Пятиюродные сёстры!
-- Вот ещё! -- фыркнула я, -- нет его в нашем альбоме! И пятиюродных сестёр не бывает!
Похоже, яблоко от яблони не далеко падает. Боюсь, эта мысль засела в голове Милы надолго. И как ей такое в голову взбрело? Конечно, у меня в роду были славяне, но я не припомню, чтобы кто-то из них жил в Далмации и, уж тем более, пересекался с семейством Гранчар.
Я тотчас пожалела, что вообще явилась в дом Гранчаров. У Милы, как по заказу, сегодня был странный припадок -- она постоянно разговаривала с гиканьем, при этом по-дурацки улыбаясь. Я видела при этом, что её лицо постоянно передёргивается. Вновь во дворе залаяла Сильва, их собака, очевидно встревоженная шумом в гостиной. Я могла бы соврать, сказав, что Мила просто простужена. Но врать я тогда не умела, да и считала это зазорным. Во всяком случае, не умела это делать, пока не повелась с Сарой Манджукич, но это случилось значительно позже, когда моё одиночество и отчаяние достигли апогея. Сейчас же я наблюдала за тем, как носится по гостиной Мила, поверившая в своё столь внезапное открытие. Заткнулась она только когда дверь спальни скрипнула и оттуда расшатанной походкой вышел её отец. Выглядел Филипп неважно -- бледный, опухший, заросший неопрятной трёхдневной щетиной. Руки его дрожали, а сам он непрерывно издавал звуки -- нечто среднее между рычанием и воем.
-- Оклемался, -- без удовольствия пробурчала Мила и метнулась к дивану.
Филипп же, как ни в чём не бывало, размял затёкшие кисти и спросил томным замогильным голосом:
-- Imamo li goste? (У нас гости?)
-- Ona ne razumije hrvatski (Она не понимает по-хорватски)! -- быстро вставила Мила и Филипп, разочарованно вздохнув, сел за стол и сказал уже на ломаном немецком:
-- От этих лекарств я сплю на ходу.
-- Пусть уж лучше спит, чем буянит, -- шепнула мне Мила и с опаской посмотрела на отца
-- Вы, значит, сестрички теперь? -- спросил Гранчар и вскоре неожиданно расхохотался. -- Похожи, похожи.
Он даже приложился лбом о стол. Смех у него шёл вперемежку со странными завываниями и больше напоминал очередной припадок. Мне стало неуютно. Да, никакая прислуга не выдержала бы жизнь с двумя людьми, которые с головой не дружат. Эти жесты, телодвижения и даже интонации Мила копировала у отца. "Ну да, на кого ещё ей быть похожей?" - с тоской думала я. Кстати, а что же мать? Почему Мила так рьяно присосалась к нашей семье и почему так активно мусолила тему измен?
- Говорят, немки страшные, как моя жизнь. Брешут, собаки, брешут... Вот ваша Инга, если присмотреться... Э-эх! А ведь у Милы могла быть настоящая сестра... Или брат. Да вот же, довели, собаки мёрзлые, Марту мою до гроба!..
- Валим! - шепнула Мила, наблюдая, как быстро вспыхнул Филипп.
Я и без её указаний поняла, что Гранчара опять накрывает припадок, и лучше его посторониться, пока он не устроил тут погром. Я уходила на ватных ногах. Не дай бог родиться в такой семье!
Глава 13. Конец учебного года
Не торопясь, я шла по улицам родного города к своему дому и с нетерпением думала, что сразу же попрошу посмотреть альбом, чтобы убедиться, в абсолютной несхожести двух фотографий. Но, когда я вошла в дом, мне было не до альбома.
Отец, который в это время дня должен был быть на службе, выбежал мне навстречу с дикими глазами, в сбившимся галстуке.
-- А, это ты... -- на бегу пробормотал он, -- не ходи к маме, иди к себе заниматься.
Какие-то женщины переговаривались тихими голосами в спальне матери, затем я услышала протяжный утробный стон, который меня безмерно испугал. Что случилось?
Я попробовала задать этот вопрос прислуге, но она только отмахнулась от меня, торопливо насыпая какие-то высушенные травы в маленькую кастрюльку, кипящую на плите.
Мне никто бы не помешал сейчас пройти в гостиную и вытащить из альбома интересующую меня фотографию усача, но я напрочь забыла о ней, придавленная атмосферой беды и тревоги, царящей в нашем доме.
Из спальни матери время от времени выходила какая-то незнакомая невысокая полная женщина с круглым румяным лицом. Она ласково улыбалась мне и озабоченно семенила на кухню, давать указания прислуге. Я решила, что это сиделка. Чем мама больна? Ведь ещё вчера вечером она казалась совершенно здоровой, только немного слабой и раздражительной.
Обед подали в седьмом часу вечера. В тот вечер он состоял из копчёной селёдки, вчерашнего супа и подгоревшей гороховой каши. На десерт подали мармелад. Никогда у нас за обедом раньше не было более странного сочетания блюд. За обеденным столом собрались я, отец и эта незнакомая толстушка.
-- Чем больна мама, что с ней? -- спросила я отца.
-- Ничего, не думай об этом, мама скоро поправится, -- ответил он невнимательно, ковыряясь ложкой в тарелке.
-- Конечно, скоро поправится, всё будет хорошо, детка, -- почти весело подтвердила толстуха, жадно и быстро хлебая суп.
Поздним вечером из Граца приехала тётя Амалия. Я услышала её голос сквозь неплотно прикрытую дверь, уже лёжа в постели. Она, как всегда тарахтела с огромной скоростью, только сейчас в потоке её речи слышались нотки сочувствия и озабоченности. Уже засыпая, я слышала, что тётка говорит обо мне:
-- Но как же, надо хоть что-то рассказать Анне! Девочка же будет переживать, она у вас и так... -- тётка перешла на шепот.
-- Ах, делайте, что хотите! -- в сердцах воскликнул отец.
-- Ну, тише-тише, -- успокаивала его тётушка, -- не надо так кричать, Катрина может услышать, а ей надо спать, восстанавливать силы.
На следующий день Милы в гимназии всё ещё не было. И меня почему-то ни классная дама, ни кто-либо из учителей не спросил о результате моего вчерашнего визита в дом Гранчаров.
Я накануне очень поздно заснула и спала плохо, поэтому весь учебный день проходила сонная. Меня никто не трогал, что само по себе уже было хорошо.
Когда я вернулась домой, меня встретил великолепный запах плюшек с корицей и тёткино щебетание. Я услышала, что мама чувствует себя намного лучше и чуть позже я смогу к ней зайти.