Я не могла говорить о них и с моими, так называемыми, подругами -- Милой и Сарой. Однажды я попыталась показать тетрадь Эстер Келлер и сначала даже вызвала её интерес. Но Эстер, по обыкновению, была тогда под кокаином, и этап заинтересованности тут же сменился у неё этапом агрессии. Я тогда едва унесла ноги, а моя бедная тетрадка летела мне вслед. На следующий день Эстер не вспомнила о моих стихах, и, наверное, это к лучшему.
Однажды я попыталась показать их Инге, но она тогда, помня прошлые обиды, а может быть, просто из-за занятости отказалась рассматривать мои робкие стихотворные попытки. Для меня это было огромным ударом. Конечно, что я могла ожидать после случая с кражей портрета из её портфеля и прочих моих "художеств"? Но, как ни странно, я надеялась, что Инга не только найдёт время почитать мои записки, но и по-настоящему простит меня и изменит своё отношение ко мне. Этого не случилось, что уязвило меня. Правда потом Инга заболела и даже пару недель не ходила в гимназию. Поговаривали, что она уехала в Швейцарию на лечение. Я уговаривала себя, что учительница, которую я несмотря ни на что уважала гораздо больше всех остальных, и даже в какой-то степени любила, отнеслась к моим сочинениям с таким пренебрежением просто из-за болезни. Но иногда на меня накатывала дикая злоба на Ингу. Я ей доверилась, я была готова открыть ей самое сокровенное, а она!
Не захотела... Ну и не надо! Всё равно я знала, что пишу сочинения намного лучше всех в классе. Чаще всего, я получала за них высший балл. Но в тот день всё получилось не так, как обычно.
У нас по расписанию как раз был немецкий. Инга только что проверила наши сочинения и теперь бегло комментировала каждую работу.
-- Манджукич... Хорошо, но у вас проблемы с пунктуацией -- запятые расставлены неверно. Мильке, вы написали слишком косноязычно. Я разочарована. Кауффельдт... К вам претензий нет. Зигель, у вас будто рука не поспевает за мыслями. Слишком сумбурно, не хватает связности. Кюрст... -- Инга замолкла и пристально посмотрела на Марен. -- Ваше сочинение лучшее. Думаю, мы повесим его в рамку. Сохраните, пожалуйста.
Марен чуть не заплясала на своём месте, а я почувствовала жгучую обиду. Как это так? Моего врага возведут на пьедестал? Неужели я хуже этой пигалицы? " А главное в чём?! В сочинении -- в том, что я делаю лучше всех! И Инга вполне могла бы в этом убедиться, если бы не поленилась прочитать мою тетрадь, которую я ей давала! А теперь это курица Марен, видишь ли, лучшая!
"Ну, я тебе устрою праздник"! -- зло думала я, вспоминая, как она отравляла всю мою жизнь на пару с Хильдой Майер. Не время ли поменяться нам местами? Тут-то я и вспомнила простую, но дикую мысль о том, что реветь должны другие, а мне нет смысла играть святую невинность, если я всё равно буду виноватой.
Но в этот раз я позабочусь о том, чтобы виноватой была точно не я. Моим преимуществом было то, что никто не понимал, насколько для меня было обидно сочинение Марен в рамочке, украшавшее теперь стену нашего класса. В то время я уже ко всем урокам относилась спустя рукава, но то, что именно за сочинение похвалили не меня, а другую, было для меня чрезвычайно обидно.
В нашей гимназии обязанностью дежурных была покупка различных мелочей, которые могли понадобиться в классе. Дежурные приносили в класс вазочки для цветов, ветошь для мытья доски и спички для керосиновых ламп. В здании нашей гимназии было электричество, но работало оно не слишком хорошо, и керосиновые лампы стояли на учительском столе в каждом классе.
Дежурили по двое, те девочки, которые сидели за одной партой, продолжалось дежурство неделю, а потом переходило к следующей парте.
В тот день мы ждали посещения нашей гимназии попечителем учебного округа. В этом случае всех учениц собирали в актовом зале на показательную торжественную молитву. Фрау Вельзер никогда не упускала случая покрасоваться перед попечителем и похвастаться образцовым порядком и примерным поведением учениц. Знала бы старуха, что таится за этим внешне примерным поведением! Если бы она могла только представить, что не только я, которую учителя уже давно записали в неисправимые, но и такие тихони как Марен Кюрст и Эстер Келлер причастны к дракам, употреблению кокаина, травле и подлости...
Накануне торжественного дня наша классная дама фрау Гауптман в очередной раз провела с нами беседу о том, как нужно держаться перед попечителем, как вести себя на молитве и как отвечать на вопросы, если попечителю захочется индивидуально побеседовать с какой-нибудь из учениц. Всё это было нам уже знакомо, так как подобные посещения случались и раньше. Но именно на этом соблюдении заведённого раз и навсегда порядка строился мой план.
С утра в классе никого не будет. Ученицы, собравшись, дружно отправятся в актовый зал на молитву. Вещи они оставят в классе. Марен Кюрст в эту неделю дежурная, а значит, у неё в вещах наверняка будут спички и ветошь. Вряд ли она успеет их сразу выложить. А в этот день вторым уроком у нас математика, с которой у Марен уже давно явные проблемы, и Бекермайер обещал контрольную. Если воспользоваться всем этим...
Возвращаясь домой вместе с Сарой и Милой Гранчар, я, как бы между прочим, завела разговор о завтрашней контрольной. И о том, что Марен на неё лучше не ходить, сказавшись больной, или придумать что-то такое, чтобы контрольная не состоялась, так как математик в прошлый раз сказал, что знания математики у неё почти нулевые.
Сара и Мила, у которых положение было не лучше, отнеслись к моим словам равнодушно, но я очень надеялась, что они меня услышали и запомнили мои слова.
С утра, когда почти все девочки собрались в классе, я демонстративно заглянула в дверь и крикнула:
-- Все классы уже спускаются в актовый зал, надо поторопиться!
Выглядело это так, как будто меня послал кто-то из учителей, и одноклассницы толпой устремились к дверям, из-за чего у дверей возникла даже некоторая потасовка, а я побежала вперёд, но, завернув за угол коридора, не последовала вниз по лестнице, а забежала в ближайший туалет.
Я знала, что внизу в коридорах первого этажа ещё толпятся младшие классы со своими классными дамами, заходить в зал, прежде всего, будут они, а наш класс окажется в общей толпе, и вспомнить, кто на месте, а кого нет, потом будет сложно. А вот то, что я побежала вниз первая, наверняка запомнили многие.
Дождавшись, когда топот одноклассниц стих, я выскочила из туалета и побежала обратно в класс. Конечно же, дежурные, у которых был ключ, не потрудились запереть двери. Двери в класс посредине дня почти никогда не запирались, хотя по правилам дежурным следовало это делать. Что ж, тем лучше! Ещё один камешек в огород вороны Марен Кюрст!
Я бросилась к третьей парте в среднем ряду, за которой сидела Марен и начала копаться в её сумке. Так, вот и спички. На случай, если Марен забудет принести спички, у меня были свои, но они не понадобились. Я вытащила комок ветоши, какие-то бумажки и тетрадь Марен по математике. Всё это я положила в парту и подожгла бумажный уголок.
Сначала огонь не хотел разгораться. Бумажка скрючилась, почернела и погасла. Тогда я вытащила ветошь и бумагу и положила сверху на парту. Маленький костёр ожил, яркие язычки пламени весело заплясали. В них было что-то завораживающие. Так бы и стояла, глядя на огонь, но надо было спешить. Я выскочила из класса и по чёрной лестнице спустилась на первый этаж. Успела я как раз вовремя. Наш класс как раз входил в широкие двери актового зала.
На молитве мне очень трудно было устоять на месте. Я переминалась с ноги на ногу, кусала губы и с трудом воспринимала окружающее. Перед моими глазами продолжали плясать яркие язычки огня. Я представляла себе, как они разрастаются, перескакивают с парты на пол, добираются до стены и охватывают рамочку с сочинением Марен Кюрст вместе со всеми дипломами и портретами, которые висят рядом.
Молитва продолжалась не более десяти минут, но она казалась мне бесконечной. Потом фрау Вельзер ещё что-то говорила о том, что мы все очень рады принимать у себя попечителя, а попечитель отвечал ей с масляной улыбкой о том, что и он рад побывать в этом образцовом учебном заведении... Мне казалось, что ещё немного и я не выдержу. Закричу изо всех сил. Но как раз тут всё закончилось, и попечитель пошёл по рядам девочек. Иногда он останавливался и спрашивал у какой-нибудь ученицы, как её фамилия и довольна ли она обучением. В этом случае полагалось приседать, и, опустив глаза, отвечать: