-- Анна! -- мои размышления прервал голос матери. -- Иди завтракать.
-- Сейчас, -- ответила я. -- Только мне не слишком много.
-- Анна, мне это не нравится, -- повысила голос мама. -- Ты уже три дня подряд почти ничего не ешь. Посмотри на себя: на мумию похожа!
Действительно -- под левым глазом у меня уже появилась впадина и, кажется, тёмный круг стал прорисовываться. "И что, я должна быть похожа на этих гусынь?!" -- с некоторым раздражением подумала я, вспоминая растолстевших кузин.
-- Не волнуйся, мам, -- отвечала я подчёркнуто дружелюбно. -- Всё со мной нормально, просто переволновалась... Немного.
Я старалась отвечать беспечно, даже дружелюбно. Мама отнюдь не сняла с меня подозрения, что я подсела на опиум и периодически затевала новые уборки и ревизию моих вещей. Если я буду грубить, только усилю её подозрения. Да и мама наверняка заметила, что в определённый период я становилась раздражительной, быстро утомлялась, не могла сосредоточиться.
-- Ну, смотри мне... -- пробормотала мама.
Остальную часть времени мы молчали. Я съела за завтраком всё и, одевшись, поспешила в гимназию. Сегодня я зайду к начальнице и сыграю на опережение.
Сдав пальто, шапку и шарф в гардероб, я поспешила в кабинет начальницы. Фрау Вельзер была на месте, и я, робко постучавшись, вошла.
-- Фрау Вельзер, можно? -- с некоторой дрожью спросила я.
В следующий миг начальница посмотрела на меня своим холодным, немигающим взглядом. Чувствовалась в ней властность, педагогическая строгость.
-- Зигель? Что вы хотели?
Я опустила голову. Если бы я только видела своё лицо! Выражение у меня было, как перед казнью.
-- Я хотела... -- я мастерски изображала растерянность и волнение.
Долгое общение с Эстер пошло на пользу. Она мне как-то сказала, что успех замысла зависит вовсе не от того, как я замела следы, а от того, какая я актриса. Фрау Вельзер, видимо, убедила моя игра. Она встала, вышла из-за стола и, подойдя ко мне, положила свою ладонь мне на плечо.
-- Дитя моё, -- тихо проговорила она. -- Присядьте вот на стул. Пожалуйста, не волнуйтесь и расскажите мне всё, что хотели.
Я села напротив начальницы и, сбиваясь, начала свой рассказ.
-- Вы знаете, недавно в нашем классе был пожар. И... Я не знаю, как это случилось, но наш математик... -- я сбилась и мои плечи затряслись, словно я готова была разреветься сию же минуту. Кажется, это взволновало начальницу. Она искренне поверила, что я ни при чём. Конечно, математик наверняка посеял семена сомнения в её голове, но теперь был мой ход.
-- Он сказал, что это сделала я и пообещал способствовать моему исключению, -- сдавленно произнесла я, закрыв лицо руками.
Начальница была растрогана, она вновь подошла ко мне и положила свои руки мне на плечи.
-- Дитя моё, -- ласково произнесла она. -- Не расстраивайтесь вы так. Произошло небольшое недоразумение. Это очень серьёзное обвинение, Гельмут всегда был грубоват и упрям. Не в первый раз он, не разобравшись в ситуации, начинает вешать ярлыки на кого попало. Я всё улажу, не волнуйтесь.
-- Спасибо вам! -- тихо произнесла я, подняв на начальницу свои покрасневшие глаза.
-- Будьте спокойны, вам ничего не грозит, -- фрау Вельзер улыбнулась мне так искренне и доброжелательно, что я невольно улыбнулась в ответ. -- А теперь идите на урок, вам не мешало бы подтянуть кое-что.
Во мне заиграло нескрываемое чувство триумфа. Я сыграла на опережение и, фактически, выбила почву из-под ног Бекермайера. Попробуй теперь, зараза, исключи меня! Завалит на экзамене -- фрау Вельзер тотчас "спросит". Всё-таки как это я ловко так додумалась -- форсировать события!
В класс я вошла в приподнятом настроении. Я заметила, что по партам гуляет какой-то листок. Манджукич, глядя на это, тихо посмеивается, остальные просто глазеют на рисунок. Когда бумага перекочевала ко мне, я увидела уродливую карикатуру -- долговязый мужчина в плаще ведёт на поводке лохматую курчавую собаку, похожую на пуделя, а пудель просто изводится от гнева.
"Хмм, а эта собака мне кого-то напоминает", -- думала я, разглядывая пуделя. Действительно -- форменное платье, голубые глаза... Господи, да Сара только что нарисовала карикатуру на математика и фройляйн Лауэр, любимицу всех учениц! В иные дни я сочла бы это кощунственным -- платить добродушной Ингрид насмешливой карикатурой, но как это было похоже на истину! Ни один конфликт не обходился без участия математика и нашей общей любимицы.
Прошёл один урок, второй, третий. Сара словно почувствовала себя вольной птицей и точно распоясалась -- на большой перемене ловко стащила кошелёк у Хильды.
-- Эй, мартышка, -- насмешливо позвала Сара. -- Ты ничего не потеряла?
Хорватка с блаженной улыбкой продемонстрировала кошелёк.
Хильда вскрикнула от возмущения и буквально набросилась на Сару, но та успела передать бумажник Симоне.
-- Да ладно! -- воскликнула Манджукич. -- А я-то думала, ты любишь, когда тебе в карманы лезут. Ты ведь хотела обыскать нас, да? -- в следующий миг Хильда завизжала, когда Сара вцепилась ей в шею сзади. -- Нравится по чужим карманам шариться? -- шипела Манджукич.
Все ожидали, что гренадерша подойдёт и скрутит Сару, но Хельга, помня о том, как я её чуть не задушила, сидела на месте, делая вид, что происходящее её не касается. Я тоже притихла. Страх исключения витал надо мной весь год. Шли дни и недели, наступило и Рождество.
Каникулы пролетели незаметно, помню только, приезжала тётка и интересовалась у меня и у матери, что со мной происходит, как я учусь, не веду ли себя странно. Я посдулшала один разговор.
-- Слушай, Кати, -- говорила она. -- А ты... Ты проверила, нет ли у Анны чего-то такого... Ну, ты поняла! А то думаю всё: не взяла ли я грех на душу...
Ну я ещё задам этим гусыням! С другой стороны, кто меня заставлял болтать о кокаине в их присутствии? Тут уж ничего не поделаешь -- сама виновата. Однако я стала осторожнее и кокаин старалась прятать там, где маме даже не придёт в голову его искать.
Шли дни, недели, месяцы. Весной Ингрид поехала в Швейцарию, а когда вернулась -- мы просто не узнали её: свежая, счастливая, отдохнувшая. Казалось, она на седьмом небе от счастья, чуть ли не летает. Даже стала немного рассеянной. Зато Бекермайер смотрел на меня косо. Конечно, стратегическая его цель -- добиться моего исключения, выполнена не была, зато даже промежуточным результатом он был вполне доволен -- я присмирела и даже учиться стала лучше. 1908 год выдался по-настоящему безмятежным. мне казалось, что всё меняется к лучшему -- я и учусь теперь куда лучше, чем все эти годы, когда начала прогуливать уроки, конфликтов в классе не случается.
Так незаметно подкралось и лето, тёплое, сухое и безмятежное. Тёплые солнечные дни, казалось, посеяли семена сомнений в моей изрядно почерневшей душе. Мне осталось отучиться один год и всё, я свободна! Даже не придётся пачкать руки.
Конец первой книги
Март-ноябрь 2017