С муравьями — так прямо война была. А ещё кто из насекомых населял Экзополис? Что ж я даже не поинтересовался, дурак?
Стоп. Не было же ничего. Просто сон. Видимо, пчела над банкой просто послужила его симулятором. Как удивительна работа подсознания!
А заклеенное запястье?
Я потянулся свободной рукой и сорвал медповязку.
Дверь распахнулась — и в палату влетел Санёк.
— Макс! — заорал он с порога. — Как хорошо, что ты пришёл в себя! Врач говорил, что всё будет нормалёк, но я всё равно переживал!
— А что случилось? Я ничего толком не помню!
Рана на запястье было ровно и старательно зашита специальными медицинскими нитями. Так всё-таки «ресет»?
Глаза приятеля округлились от удивления:
— Как? Совсем ничего не помнишь? — Он ногой придвинул стул поближе койке и уселся рядом со мной. — Этот «сосуд» — Максим Владимирович — оказался полной твоей копией. Совпало даже зонирование мозга! Твоё сознание слиплось его сознанием. Ты всю ночь орал, мычал и не узнавал меня, пока я не понял, что это — вообще другой человек!
— Максим Владимирович, — пробормотал я, ещё не совсем веря. — Он тоже оказался Максим Владимирович... Так мне не привиделось? Погоди, а Вика?! Она же осталась там!
***
Научный совет поначалу встретил наш с Саньком доклад о проникновении в будущее человечества довольно прохладно.
На фоне историков со съёмками погружения в прошлое и вскрытием тайн известных событий, мы казались нелепыми выдумщиками, наделавшими ошибок.
«Весёлую» и зрелищную часть доклада с ментальной реконструкцией разумных насекомых озвучивал красноречивый Санёк. Он изо всех сил старался придать достоверность своему рассказу, живописал и ораторствовал. Но чем больше примеров приводил мой друг, тем меньше ему верили.
В зале смеялись, шушукались. И даже вопросов не задавали, «чтобы не плодить лишних сущностей», как говаривал мой научный руководитель.
Потом вышел я с сухими аналитическими расчётами и формулами «погружения в будущее». Почти ничего не пояснял, больше писал обычным лазерным маркером на огромной доске формулу за формулой.
Ждал, что члены совета вообще разбегутся. Но чем дальше я углублялся в теоретические выкладки, тем тише становилось в зале.
— То есть, вы открыли обратный эффект «бабочки Бредбери», Максим? — спросил вдруг академик Бородин, привставая и вглядываясь в мои каракули. — Вы утверждаете, что изменяя что-то сейчас — мы радикально меняем будущее? И материалы для нейрокомпьютеров на основе хитина через тысячелетия породят инсектопокалипсис?
— Да это полная чушь! Ребята просто сняли кино! — возмутился председатель комиссии по науке, человек не очень авторитетный в плане темпорального анализа и системного программирования.
И Бородин его попросту не услышал.
Он залез на кафедру, подошёл к проектору и стал проверять мои расчёты. Через двадцать секунд к нему присоединился академик Аникин, а потом и его вечный оппонент Рязинцев.
За кафедрой стало тесно, и я отошёл в сторонку, чтобы не мешать академикам спорить.
Ещё через минуту огромная аудитория гудела, как пчелиный улей: кто-то звонил коллегам, кто-то орал, пытаясь доказать всем, что обнаружил ошибку.
Посреди зала вспыхнула ещё одна голографическая доска, потом вторая, третья... Я ощутил, что задыхаюсь от волнения, и распахнул окно.
Утренние газеты — а нейрожурналисты очень пронырливы — постили над зданием университета голограммы гигантских насекомых и рассчитанные мой формулы «погружения в будущее».
Конечно, моё открытие было пока чисто номинальным. Оно требовало серьёзной проработки, обсчёта, экспериментов, больших мощностей.
Нас с Саньком чуть не задвинули, как недостаточно компетентных, но потом сжалились и допустили до испытаний.
Я боялся, что налажал с хитиновой гипотезой постапа, но именно она и совпала на все 100%. А вот в формулы пришлось вносить множество уточнений. Ведь иначе для погружения учёным тоже пришлось бы искать в будущем своих идеальных двойников.
Академик Бородин подтвердил мою первоначальную гипотезу — изменяя ключевые параметры настоящего — мы радикально меняли будущее. И теперь могли видеть, в какую сторону.
Первым делом мы отказались от вживления человеку хитина.
Работа была проделана огромная. Хитиновую изоляцию нейрокомпов сначала попробовали заменить на пластиковую. Но это дало ещё более страшный эффект. И всего через 3 000 лет привело к эпидемии бесплодия.
От «мозговых» компьютеров люди отказаться уже не могли. И путём долгих экспериментов мы остановились на кремнии. По крайней мере, это не вело к гибели цивилизации в обозримом будущем. (Дальше 10 000 мы проникнуть не смогли — не хватало мощностей).