— Так… И какова же вторая возможность?
— Она ещё хуже. Вторая возможная причина, почему люди подлы по своей натуре, состоит в том, что «он создал их по образу своему и подобию своему». И им передались его жестокость, жадность, завистливость, трусость, чванство, самовлюбленность. Поэтому они убивают, грабят, насилуют, воруют, изменяют и предают.
— И к какой версии ты склоняешься?
— К первой.
— Почему?
— Потому что я скорее поверю, что события и характеры человека задуманы, запланированы и изобретены, чем в то, что люди похожи на бога.
— Почему?
— Во-первых, потому что люди не создают себе других маленьких миров, чтобы поразвлечься, наблюдая их.
— А как же аквариумы?
— Это не совсем то. Рыбки не созданы людьми и не судимы ими. Но главное не это, а второй аргумент.
— Какой?
— Михаил, ты должен сам догадаться!
— Нет.
— Должен.
— Погоди. Я не хочу читать твою душу, но я … Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты не понимаешь? Какое качество имеется у людей и не имеется у Бога?
— Какое же?
— Какое? Ты не догадываешься?
— Это забавно! Неужели такое качество есть?
— Я начинаю думать, что ты — не Михаил. Я тебя не узнаю. Тебе трудно ответить на такой простой вопрос!
— Я просто сегодня разволновался. Утомился. Отвлекся. Ладно, говори.
— Ну, конечно же, любовь!
— Любовь? То говоришь, что любовь отличает людей от Бога? Как же это так? Ты полагаешь, что Бог не умеет любить?
— Я не предполагаю это, я это утверждаю.
— На каких же основаниях?
— Очень просто. Любить можно существо, которое считаешь хоть в чем-то выше себя.
— А любовь к детям?
— Я не говорю про любовь к детям. Я говорю про сексуальную любовь.
— Разве имеется принципиальная разница?
— Ты смеёшься надо мной! Юморист. Можно любить детей, родителей, котят или щенят… Это не то же самое. Это — симпатия, это — покровительство, забота, привязанность, благодарность, и многое другое, но не любовь. Все эти существа имеют право на часть твоей души в силу того, что вас связывает отношение заботы или помощи, умиления или благодарности. Это — любовь по долгу или привязанность по выбору.
— Эти столь разные вещи ты объединяешь, а одну из них так сильно выделяешь? Почему?
— Потому что это отношения по страсти, по внутренней потребности. Их не выбирают. Им подчиняются. Без видимой необходимости. Это — страсть на грани всех других страстей. На острие всех эмоций.
— И почему же ты полагаешь, что Богу это не доступно?
— Потому что он един. Это Зевс мог бы влюбиться! И делал это регулярно, если верить мифам. А Бог, единый и сущий во всем, создатель всего сущего — во что ему можно влюбиться? Это был бы какой-то фетишизм! Всё для него — творенье рук его. Всё ему подчиняется. Всё в его власти. А это означает, что серьёзных проблем у него нет. Он играется. Его эмоциональная и нравственная зрелость соответствует существу, не ведающему запретов и имеющему всё, что пожелается? Это — уровень трехлетнего ребенка. Потому что уже пятилетнему не всё дают, что попросит. У пятилетнего ребенка могут быть запретные желания, у Бога — нет. Пятилетний может мечтать, а Бог — нет. Он способен только желать и получать.
— Экий вы, Бенедикт! … Даже обидно! За Бога.
— А вы не переживайте, Михаил. Ему не понять, чего он лишен. Как слепой не может знать, чем он обделён природой, так и, извините, Бог. Обделён. Инвалид. Неполноценный. Поэтому его надо жалеть, прощать и не осуждать.
— Это уж слишком! Прощать Бога?
— Именно. Только через прощение мы можем смириться с Ним. Он не умеет любить, поэтому не ведает, что натворил. Если бы он умел сочувствовать, много есть и было на свете, чего не допустил бы он. Вы сказали — моль в шкафу? Нет! Гитлер — это не моль в шкафу! Гитлер — это бандит, насильник и убийца, разгуливающий по твоему дому, насилующий твою мать и дочь, и хозяин, который не замечает этой проблемы в своем доме — умалишенный.
— Бенедикт… Церковь тебя всего лишь отвергла. Если бы ты говорил такое при жизни, тебя бы сожгли, но прежде содрали бы с тебя кожу, причем долго, по кусочкам, не меньше пяти часов тебя бы мучили.
— Полагаю, что так. Но ведь я же этого не говорил там? А тут…
— Что тут?
— Дальше уже не сошлют.
— Но и здесь бывают разные ступени.
— Э, брат, ты забыл разве, что философы здесь не для наказания, а для наблюдения и размышления? Вот я и размышляю.
— Да больно уж резво побежала твоя мысль.