— Любопытно!
— Да-с. Спонтанную творческую силу мы называем природой, а силу, наделенную разумом, человечество называет богом. Отрицая самосознание природы, я, как вы понимаете, отвергаю существование бога. А ведь именно эта тема вас так живо интересует, не так ли?
— Я в некотором роде пишу роман о Создателе.
— Бросьте! Не стройте из себя Михаила Булгакова. Повторяю: я вас раскусил. Я вижу, что вы — не тот, за кого вы себя выдаёте.
— Кто же я?
— Об этом я бы спросил вас. Кто вы?
— Если я скажу, что я и есть бог, вы поверите?
— Поверил бы, если бы верил в его существование.
— Что же вас убедит?
— Вероятно, ничто. Во всяком случае, не чудеса. Этого я нагляделся в цирке. Да и тут полно факиров и фокусников, называющих себя исчадиями ада, бесами и чертями. Грош — цена этим фокусам.
— Но ведь вы не можете сделать того, что делают они. Разве это не доказывает их могущество по отношению к вам?
— Я, сударь, за всю жизнь не снёс ни одного яйца, но преклоняться перед курицей на том основании, что она умеет делать то, чего я не умею, не стану.
— Курица не извергает огня изо рта, не может превращать вино в воду, сталь в золото…
— Обратитесь к пиротехникам, виноделам и сборщикам налогов, и они вас научат из ничего делать огонь, вино и золото. Никто из них не способен зародить жизнь, а курица делает это чуть не ежедневно. Уж если из этой кампании я и кому отдам дань уважения, то скорее виноделу и курице, чем сборщикам налогов и факирам.
— Мсье Вольтер, не смею с вами спорить. Пусть так. Пусть бога нет. Возможно, вы правы.
— И всё же кто вы и что здесь делаете?
— Я — тот, кого нет. Я изучаю обстановку в подведомственной территории.
— А-а-а! Начальство из высших сфер! Я уже ничему не удивляюсь в этом причудливом сне. И что же вы тут обнаружили плохого или хорошего?
— Все идет на самотёк. Надо что-то менять.
— А зачем?
— Сатана считает себя высшей инстанцией.
— Так оно и есть, видимо. Если он две тысячи лет был здесь полновластным хозяином, то так тому и быть.
— Но я должен вмешаться.
— Вы намерены и впредь здесь оставаться?
— Ни в коей мере.
— Тогда как вы обеспечите выполнение своих уточненных инструкций?
— Они будут выполняться просто потому, что иначе быть не может.
— Тогда почему же раньше они не выполнялись? Разве до этого ваши инструкции были не достаточно точными?
— Не было должного контроля.
— А как вы собираетесь его осуществлять впредь?
— Обращать взор свой суда чаще, чем ранее.
— Намного чаще, позвольте спросить?
— Я, разумеется, не смогу уделять достаточно много внимания этому вопросу, но изредка…
— Изредка не надо. Если вы не наведывались сюда две тысячи лет, а станете являться каждые сто лет, толку будет мало. А если чаще, то…
— Чаще я не смогу.
— Вот я и говорю, что ежели чаще, то это уже будет не ад, а обитель божья.
— А если реже?
— Кому нужно это донкихотство? Накрутите хвоста этим бесам, а они потом на обитателях тутошних зло сорвут, и ещё сильнее станут злоупотреблять.
— Что же делать?
— Ступайте себе с миром к своим праведникам.
Глава 21. СПЕЛИСЬ
— Ладно, хватит дурочку гонять. В конце концов, мне надоело притворяться. Никакой вы не бог, а просто Михаил, писатель. Из русских.
— Как вы догадались?
— Девочки выдали.
— Не понял?
— По глазам я видел, что тебе они не безразличны. Потом я кое-что сопоставил. Талантливо! Он — как писатель, гуляет, где вздумается, а я, значит, писателя обычного ублажаю как Бога.
— Разгадал, говоришь? И что же ты предпринял?
— Я к нему Вольтера отправил. Он его и завернул обратно. Очень талантливый философ. Нашего замеса парень. Бойкий старичок.
— А со мной что же будет? Ты на меня не сердишься, Сатана?
— Отчего же сердиться, Михаил? Ты мне очень даже мил. Ты вот что. Напиши-ка про меня роман. Наподобие того, что ты написал про Мастера, а?
— Зачем тебе это?
— А у меня тоже амбиции, знаешь ли. Хочется выглядеть в глазах человечества не последней дрянью.
— И что же с этим романом делать? Ведь его никто не станет читать! Роман про Сатану — кому он нужен.