— Разумеется. Сколько угодно вопросов.
— Скажи мне: эти события были божественные или нет?
— Разве у тебя есть сомнения?
— У меня теперь нет, но у него разве не должны были быть? Но я говорю о другом. Допустим, Христос — человек. Тогда Ирод — царь, который казнил человека. Разве это такое уж неслыханное преступление? Посмотри на дело с этой стороны? Разве все цари не прощены за такое? Разве есть такие, кто не казнил никого? Разве нынешние правители никогда и никого не казнят? А разве президенты стран, в которых смертная казнь отменена, не подписывают указы о начале военных действий? Кто из царей, президентов, королей, императоров может похвастаться, что не пролил крови ни одного человека?
— Никто, пожалуй.
— А разве пророки библейские не предавали смерти простых людей? А как быть с медведицей, которая растерзала детей по знаку пророка? А иные самолично убивали, как Давид! И вот я говорю, разве не во власти царя требовать смерти для преступника, если тот — всего лишь человек?
— Да, во власти. Это плохо, но это — так.
— Тогда будь Христос человеком, Ирод был бы не виновен?
— Да.
— Скажи, а если Христос — бог, как мы знаем, то можно ли его казнить против его воли? Разве боги подвластны людям? Разве не наоборот?
— Против воли — нельзя.
— А если по его собственной воле он это велел, если не пошел против бога, а пошел по его воле, разве он виноват в чем-либо?
— Так ты ещё и Иуду оправдаешь.
— И оправдаю. Чем он хуже других? Такая же пешка. А кто фигуры двигал? Кто задумал и исполнил? Чья воля? Или есть ещё выше его нечто, что обязывало? Или самому ему нравится в такие игры играть?
— Не могу сказать, что нравится…
— Стало быть и божьей власти есть пределы и правила?
— Всему на свете есть пределы, сын мой.
— Ты назвал меня сыном?
— Да, ибо скорблю о тебе. Прощен ты. Ты и сын твой — прощены оба.
— Возможно ли?
— Ступай. Мне нужно подумать.
Глава 10. НАСТОЯЩИЙ
В этот момент дверь отворилась, и в зал вошел Седовласый:
— Так-так… Ирод, оставь нас. Я сказал: прочь. А ты? Михаил! Архангелом себя возомнил? Опять самозванствуешь?
— Я? Нет. Я веду расследование.
— По какому праву? Поглядите-ка на этого Воланда! Передаешь распоряжения! На что это похоже? Сначала — Пилат, потом — Ирод!
— Я увлёкся, может быть… Я изучал характеры.
— Вспомни, я тебе запретил это.
— Виноват…
— Да, виноват. Хороший, в общем-то, человек, талантливый, а ввязываешься в этические и теологические проблемы! Не хорошо.
— Писатель обязан быть философом, этиком, теологом.
— Обязан быть? Разве это — одно и то же, что быть?
— Кому-то надо задуматься…
— Да. Убедительно. Стало быть, я не задумывался?
— Сверху видно не так как сбоку или снизу.
— Для Ирода и Пилата будет время. Как и для прочих. Так ты всю Преисподнюю в Эдем расселишь! Это не годится! Зачем ты изображаешь из себя судью?
— Суд всегда нужен.
— Терпение. Суд будет.
— Время идет, а суда нет.
— Не торопи события.
— После суда ничто, вероятно, не будет иметь значения. До суда наказание бессмысленно. До суда либо все должны быть в равных условиях, либо…
— Что — либо?
— Либо после суда все должны быть поняты и прощены.
— Ты уверен, что хочешь того, что сказал?
— Я пытаюсь найти логику.
— Не пытайся найти логику там, где законы логики не действуют.
— Да! Это верно! Они не действуют. Я это всегда ощущал и всё же так никогда и не сформулировал!
— Ты создавал эстетическое произведение на материале религиозного наследия. Ты не подумал, что вторгаешься в область морали?
— Я хотел этого.
— Но вопросы только поставлены. Они не решены.
— Да, к сожалению. Я смог, что успел.
— Почему ты начал с Пилата?
— Я его ненавидел.
— За что?
— Он казнил…
— Не продолжай. Ладно. Почему ты его оправдал?
— Я старался его понять. Я поставил себя на его место. Мне стало казаться, что он не виноват.