— А Магда?
— И Магда испорчена, как все они. Если Филипп велит ей пойти с первым встречным, она пойдет, не думая, лишь бы показать, какая она покладистая.
— А другая?
— Та разыгрывает из себя жертву. Вываляются в грязи, а потом прикидываются униженными и оскорбленными.
— Ясно, — говорю, — ну а еще что?
— А что может быть еще? Шляются, бездельничают и языком треплют. Особенно тот, наш философ, Моньо. Дай ему только жевать эту жвачку: «Жизнь как бессмысленное существование», «Развитие как движение к самоубийству»… — Лиза высокопарно произносит эти фразы, пытаясь подражать голосу Моньо. — Наизусть знаю все его словечки. «Тогда кончай с собой, — говорю, — а мне предоставь идти своей дорогой, дурак ты этакий». Вот точно так ему сказала, и больше ноги моей не было в этой «Бразилии». И надо сказать, что я и вправду уже забыла их.
— Я верю вам. И очень сожалею, что заставляю вас вспоминать. Но иначе нельзя, дело требует. А что это была за история с Асеновым?
— Глупая. Как все их истории. Филипп задумал выдать Магду за Асенова. «И чтобы помнила, — говорит, — что это я устроил твою жизнь. Короче, когда уедешь в Мюнхен, не забудь пригласить меня в гости…»
— Так и сказал?
— Ну, не так, но это подразумевалось. Филипп не из тех людей, которые называют вещи своими именами.
— Ну и…?
— И ничего. Она пошла с Асеновым. Не все ли ей равно, с кем пойти. Перепадет ей там кофточка, другая, а остальное…
— А потом?
— Про «потом» не знаю. Я как раз с тех пор больше не была в «Бразилии».
— Ну и правильно сделали, хотя там подают хороший кофе, как я слышал.
— Ой! Ну и хороша же я! Можно, я вам косре приготовлю?! — восклицает вдруг Лиза, истолковав, по-видимому, мою фразу как намек.
— Да нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду, если разрешите.
Хозяйка провожает меня до дверей, не без гордости демонстрируя свой выпуклый живот. Миловидная женщина с природным даром быть хозяйкой, матерью и командиршей в доме. Непонятно, как она попала в ту компанию бездельников. Наверное, в поисках мужа.
— Вы еще придете? — осторожно спрашивает Лиза, провожая меня.
— Не думаю. Зачем?
— Я не против, но понимаете… Я не хотела бы вести эти разговоры в присутствии мужа.
— Будьте спокойны, — говорю. — И следите, чтобы он снова не закурил.
— А за это уж будьте спокойны, — улыбается самодовольно Лиза.
Следующий мой визит — на чердак. Когда я говорю «чердак», не думайте, что это какая-нибудь дыра под крышей с выбитым слуховым окошком и хлопьями паутины по углам. Может быть, этот самый чердак выглядел когда-нибудь именно так, но это уже давно пройденный этап. Сейчас здесь просторное помещение с добротно оштукатуренными и свежевыкрашенными стенами, с натертым до блеска полом, с широким окном, которое открывает панораму соседних крыш, и со старинной, хорошо сохранившейся мебелью. Веселые занавески в синих и белых цветочках. Роскошная репродукция картины «Шильонский замок», такая заманчивая, что так и хочется стать шильонским узником. Горшок с нежно вьющимся растением, которое ласкает своими зелеными листочками всю стену.
Старичок, который вводит меня в эту студию на чердаке, — низенький, но гибкий и подвижный человечек из породы тех, кто живет до глубокой старости. Когда я гляжу с высоты своего роста на хозяина, я просто не могу себе представить, как ему удавалось заключать в свои объятия массивный стан гражданки Гелевой. К счастью, это не та проблема, которая меня сейчас занимает.
— Очень миленько вы тут все устроили, — пользуюсь одной из своих дежурных банальностей, располагаясь в предложенном мне кресле.
Истинное наслаждение сидеть в таком кресле. Так и чувствуешь, как оно поглощает твою усталость, как ты весь расслабляешься, и приходится мобилизовать все свои волевые центры, чтобы не впасть в сладкую дремоту. Ничего удивительного. Мебель, как я уже сказал, старинная…
— Да, уютненько у вас, — повторяю свою банальность в новом варианте.
— Что же остается старому человеку, как не наводить уют в своем гнезде, — отвечает Личев, скорее обеспокоенный, чем обрадованный моими похвалами.
Хозяин, видно, из тех людей, которые, когда их хвалят, непременно ожидают подвоха. Закуриваю сигарету. Старичок тут же вскакивает, подносит мне пепельницу и щелкает каким-то включателем в стене, у которой я сижу. Слышится тихое жужжание, и, к моему удивлению, дым от сигареты плавно течет по направлению к стене и исчезает в крохотном отверстии, которое я только сейчас замечаю.
— Так вы можете курить, сколько хотите, не отравляя воздуха, — объясняет хозяин. И тут же с удовлетворением добавляет: — Мое изобретение. По принципу пылесоса.