— Симеон, — говорю, — ты, как я вижу, уже готов.
Мысль та: если у тебя какое-то дело, считай, что я тебя не задерживаю.
Моньо спешит испариться, и я располагаюсь на его кушетке. Постель, хоть это и звучит неправдоподобно, с грехом пополам заправлена и покрыта желто-зеленым одеялом.
— Ну-с, вы слышали, ваш приятель попытался вас оставить. Мы поймали его на границе в последнюю минуту.
Спас прерывает на миг процесс бритья и смотрит на меня.
— О ком вы говорите?
— О сзмом близком вашем друге, о Филиппе.
— Его поймали на границе?
— Точно так.
— Не ожидал от него этого, — усмехается Спас и снова начинает тереть щеку жужжащей машинкой.
— Чего вы от него не ожидали? Что удерет за границу или что бросит вас?
— А что меня бросать? Я не малолетка!
— Возраст — это одно, а разум — другое, — замечаю я неопределенно. — Я имею в виду, что он бросил вас после того, как здорово вам насолил.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — отвечает Спас.
Он очень поглощен своим занятием, поскольку в этот момент дошел до самой деликатной части — территории между носом и верхней губой. Я терпеливо жду, когда он кончит бриться, чтобы дать ему возможность участвовать в разговоре.
— Не понимаете, что он вас предал? Вот те на! Утверждаете, что вы не малолетка, а ведете себя как ребенок. Общее бегство, общие деньги — конец всему этому, неужели вам непонятно? На вашем счету остался один-единственный актив — преступление.
— Какое еще преступление? — поднимает на меня свои наглые глаза Спас перед тем, как приступить к бритью шеи.
— Я же вам все объяснил. Добровольно пришел и все вам рассказал.
— Вы же мне рассказали еще одну лживую историю. И, поскольку я принял ее без возражений, вы решили, что вам все сошло с рук. А я просто не хотел вас тревожить, Влаев, поэтому отложил проверку. Но проверка все же была проведена, хотя и не мной самим, так что фокус с вашим «добровольным признанием» не удался. В тот день, когда вы ссорились и мирились тут, в Софии, с Антоанетой, эта самая Антоанета приятно проводила время в Боровце, а точнее, в гостинице, «Бал канту риста». Не нужно было даже беспокоить саму Антоанету, чтобы это установить. Какова незадача, а?
Я сочувственно поглядываю на него, но это его как будто не трогает. Он продолжает заниматься бритьем шеи, потом выключает бритву, сдувает с металла волосы и кладет бритву в коробку — все эти действия дают ему возможность выиграть время и прийти в себя после моего штрафного удара.
— Вообще, — говорю я, чтобы как-то помочь ему сосредоточиться, — эта история с вашей добровольной явкой была более чем глупа. Первоначальная ложь — еще куда ни шло. Человек может лгать и по каким-то личным соображениям. Но когда тот же человек приходит опять, чтобы заменить лопнувшее объяснение новым, это уже говорит о его жизненно необходимом стремлении замести следы. Понятно, что Филипп не дурак, и когда он посоветовал вам явиться ко мне, потому что именно Филипп дал вам этот совет, он прекрасно знал, что подозрение относительно вас нарастает фатальным образом. Однако ему до вас не было никакого дела. Он думал о себе и только о себе. Ему нужно было время, чтобы подготовить и осуществить свое бегство, и как раз это столь необходимое для него время он надеялся выиграть при помощи вашего повторного свидетельства. Потому что новое свидетельство предполагает новые проверки, на них уйдет еще несколько дней, а Филиппу именно эти несколько дней и были нужны. Вам ясно?
— Филипп ничего мне не советовал, — продолжает упрямиться Спас. — А что до Антоанеты… Верно, она была в Боровце, но к вечеру она вернулась, и я ходил к ней, и…
— Хватит, — прерываю я его. — Ваша ложь по этому вопросу мне уже не нужна, тем более что я могу живо вывести вас на чистую воду. Вы не ходили к Антоанете, но все эти дела — пройденный этап. Сейчас встает вопрос об убийстве.
— Тогда и разговаривайте с убийцей.
— Я как раз это и делаю, — отвечаю я спокойно. — В данный момент я разговариваю с убийцей, Влаев.
Спас встает со своего места, не глядя на меня. Бледное его лицо приобретает совсем меловой оттенок:
— Можно мне выйти умыться?
Наглость этого человека беспредельна. Как и границы моего терпения.
— Успеете, — говорю я. — Если вы ждали до обеда с этой процедурой, подождете еще немного.
Он снова садится на стул возле ночного столика, упорно продолжая избегать меня взглядом.