Ну, теперь-то я могу нанести утренний визит дамам. Тем более, что я побрился.
Дору не очень удивил мой приход, хотя она старательно изображает удивление:
— Ах, это вы…
— Да, я…
После нежных восклицаний хозяйка приглашает меня в комнату и усаживает в мягкое кресло, а сама устраивается рядышком в другом, застенчиво придерживая полу халата, чтобы тут же, скрестив ноги, обнажить их выше колен.
Дора ласково улыбается, и глаза ее просят о соответствующей любезности. В стремлении избежать соблазна этих глаз и оголившихся колен, я невольно переключаюсь на грудь — такую высокую и открытую, что я тут же спасають бегством в нейтральную полосу прически.
— Еще вчера, увидев вас, я понял, что это не последняя наша встреча, — галантно начинаю я. — Дора, Дора, позвольте мне вас так называть, вы ужасно очаровательны…
Дора довольно усмехается.
— … и ужасно лживы.
Изумленно вскинутые брови. Выражение обиды на лице.
— Да, да. Но покончим с этим театром. И опустите занавес.
При этих словах я небрежно киваю на приподнятую полу халата. Дора торопливо опускает ее. И, чтобы не оставить и тени сомнений относительно цели моего визита, добавляю:
— Точно и коротко отвечайте на мои вопросы. А то смотрите — софийскую прописку можно легко заменить другой — вполне возможно, что тоже софийской, но уготованной для лжесвидетелей. Итак: когда вы вышли замуж за Баева?
— Два года тому назад, — пытается овладеть собой Дора. — Не понимаю только, к чему такие угрозы…
— Увидите. Когда точно?
— В конце сентября. Двадцать восьмого или двадцать девятого — что-то в этом роде, по-моему.
— Светлая дата явно не врезалась в вашу память. Но все же постарайтесь вспомнить.
— Думаю, что двадцать девятого.
— Хорошо. Мы проверим, правильно ли вы думаете. А эта мебель и все прочее когда появились? Перед свадьбой?
— Да.
— Приданое мужа?
Дора утвердительно кивает.
— А на какие средства он все это купил?
— Возможно, у него были сбережения, — пожимает плечами женщина.
— Слушайте. То, что я вам только что сказал, это не дружеская шутка. У вас могут выйти большие неприятности, если вы меня не так поняли…
— Кажется, Маринов дал ему денег, — поколебавшись, отвечает Дора.
Она выглядит совсем расстроенной.
— Маринов дал ему денег, верно, но это произошло позже. А мы говорим сейчас о свадьбе. На что вы купили мебель и все прочее?
— Я ничего не покупала. И перестаньте впутывать меня во все эти истории. Все, что здесь есть, купил перед свадьбой он.
— На какие деньги?
— Взял из кассы, если вы так настаиваете. А потом занял у Маринова и восстановил сумму.
— Второе: когда вы вступили в связь с Мариновым?
Выражение обиды на лице на этот раз совершенно неподдельное.
— Это уж чересчур, инспектор… Вы слишком далеко заходите.
— Что ж, пойду еще дальше и скажу, что речь идет об убийстве, в котором, возможно, замешана женщина, и ваши уловки вряд ли похожи на проявление девичьей стыдливости. Когда вы вступили в связь с Мариновым?
Женщина опускает голову. Обида уступает место усталости.
— Через несколько месяцев после свадьбы.
— Точнее.
— На четвертый месяц.
— То есть вскоре после того, как Маринов дал деньги вашему мужу?
— А когда Баев это понял? Каким образом он об этом узнал?
— Понял, мне кажется, очень скоро, хоть и закрывал на это глаза. Однажды вернулся он раньше обычного и застал нас… Начался скандал… Баев угрожал… Маринов тоже… «Будешь, мол, болтать, посажу. Думаешь, я уничтожил твои расписки? И как деньги из кассы брал — все скажу… Не попридержишь язык — заживо в тюрьме сгною». Долго ругались, и наконец Баез сдался.
— À вы?
Дора поднимает ка меня измученные глаза.
— Я?.. Уж не думаете ли вы, что так приятно жить с этим типом? Противным, старым. И глупым вдобавок.
— Это вы о ком? О Баеве или о Маринове?
— О Баеве. Хоть и другой тоже был не сокровище. Но, по крайней мере, вел себя галантно… Баев превратил мою жизнь в ад, и Маринов явился для меня спасением.
— А кто вас гнал силком в этот ад?
— Никто… Сама во всем виновата. Когда нет близкого человека…
— А родители?
Дора презрительно кривит губы.
— Если б не родители, я бы, может, не попала в этот переплет. Отец поучал меня одними пощечинами…
И женщина рассказывает о себе, о семье, об упоительных перспективах: кухня, швабра и вполне солидный, хоть и чуточку перезревший супруг. Я смотрю на нее — жалкую, униженную, начисто позабывшую о заученных позах — и думаю про себя: «Прорвало».
Вечная история: ищешь убийцу, а наталкиваешься на ворох грязного белья. И занимаешься, помимо главного, целой кучей побочных дел… Только бы не расплакалась…
Именно в этот самый момент Дора начинает плакать. Сначала, закрыв лицо руками, тихонько всхлипывает, но я совершаю фатальную ошибку: встаю и успокаивающе похлопываю ее по спине, забыв, что сочувствие лишь усиливает реакцию. Всхлипывания переходят в бурные рыдания, и я не знаю, что предпринять — не могу я равнодушно переносить чужого плача.
— Ну будет, будет, — похлопываю я ее по плечу. — Некрасиво, когда человек плачет от жалости к себе. А вы жалеете себя. Правда, у вас есть для этого основания. Но не забывайте, что вина ваша, несмотря на смягчающие обстоятельства… Так на какие же это курсы вы собирались поступить?
— На курсы медицинских сестер, — всхлипывает Дора. — Доктор Колев мне предлагал…
— И зря. Идея совсем не плохая. Куда лучше этой, во всяком случае, — киваю я на фотографию Баева. — Но… дело ваше.
Дора вытирает платочком глаза.
— Доктор был очень добр ко мне. А я, дура, упрямилась.
— Ничего — на ошибках учатся. Вернетесь к доброму человеку…
— Вы непраыильно меня поняли. Колев — не для таких, как я. У него есть невеста…
— Ах, да. Биология. Серьезная наука. Но санитария тоже ничего. Впрочем, это ваше дело.
Я, взмахнув рукой, ухожу. У меня такое ощущение, что Дора достаточно потрясена событиями и не нуждается в дальнейших советах. Но Жанна? Спасаясь от тети Кати, убегаю из дома. Девушки все равно нет. Её не оказывается и в «Варшаве». Зачеркнув мысленно один пункт в собственном плане, иду к Баеву в сберкассу. По пути забегаю в «Дирекцию» — бросить взгляд на собранные сведения, касающиеся некоторых действующих лиц этой запутанной истории.
В кассу поспеваю как раз вовремя — я хочу сказать, за минуту до закрытия. Как и вчера, замешкавшиеся служащие торопятся на обед. Как и вчера, Баев задержался — раскладывает пачки денег и квитанции. Я с непринужденностью старого знакомого опираюсь на перегородку. Баев сразу же отрывается от дел.
— Знаю, знаю, — поднимаю я руку. — Касса закрыта. И зарплату не даем. Сегодня мы даем показания. Итак — лживое алиби. Злоупотребление государственными средствами. Ревность и угрозы по адресу Маринова, страх перед Мариновым. В таких случаях обыкновенно спрашивают: «Где вы зарыл» труп?» Я, однако, удовлетворюсь пока более невинным вопросом: откуда вы взяли яд?