— Но подождите, — остановила она меня с лёгкой досадой. — Эти люди ввели такие порядки для себя, а не для вас. Если вам не нравятся их порядки, зачем вы туда идёте?
— Этот вопрос вам стоит задать себе самой. Зачем вы и в самом деле здесь, чего ждёте от этих людей?.
— Мне кажется, это вам хотелось войти, а не мне.
— Верно, в этом одном-единственном случае верно, да и то в угоду вам. Но вы стремитесь попасть в этот свет не на один вечер, вы стремитесь туда ежедневно, это стало смыслом вашей жизни. Вы говорите: «Я жду.» Мне понятно, что девушка может ждать своего счастья, что она может по ошибке ждать его не там, где нужно, это тоже можно понять, но вам не кажется, что вы слишком деятельны в этом ожидании? Нет, вы не ждёте его, вы его искушаете. Вы переняли у этих людей всё, что можно перенять: манеры, походку, взгляд, манеру одеваться. Вы ходите туда, куда ходят они, обходите пляжи и танцплощадки, смотрите на них такими же голодными глазами, какими Старик смотрит на вас. Я наблюдал за вами, когда вы следили за этим парадом звёзд. Если бы вы только посмотрели со стороны, какая зависть была в ваших глазах, какими голодными выглядели ваши губы.
— Вы увидели меня такой и преисполнились отвращения, не так ли? Вы могли мне это сказать и без предисловий.
— Одну минутку! — остановил я её. — Я не кончил… Вы думаете, что ждёте принца, или сильного мужчину, или рыцаря. Но вы обманываете саму себя, если в самом деле так думаете. Вы, в сущности, ждёте того, о чём не говорится, но о чём вы больше всего думаете, — денег. Или, если хотите, возможности иметь богатые туалеты, вести роскошную жизнь, но совсем не мужчину и человека. Человек мало интересует вас. Вы даже не потрудились навестить в тюрьме того несчастного. Вор? Согласен, но вором он стал из-за вас, из-за любви к вам. Он в сто раз выше таких честных эгоистов, как вы, для которых всё земное блаженство исчерпывается кошельком. Туго набитый кошелёк — вот ваш сказочный принц!
Я говорил и говорил и уже не мог остановиться, и когда какое-нибудь обвинение казалось мне удачным, я повторял его. Девушка слушала меня, широко раскрыв глаза, и я видел при свете уличного фонаря, что в этих глазах застыли обида и страдание. Я сумел задеть её за живое, потрясти, и этот успех опьянял меня, и я бросал эти резкие, уничтожающие слова, потому что мне казалось, что они направлены не только против неё, но и против того ненавистного мира, который пленил и покорил её.
Потом она перестала слушать, повернулась и медленно пошла. Я побрёл за ней, продолжая изливать свою злобу. Девушка ускорила шаг, я последовал её примеру. Она побежала, я тоже побежал, но кто-то в темноте преградил мне дорогу.
— Полегче, мой мальчик. Оставь девушку в покое, насильно мил не будешь.
Когда я избавился от неожиданных защитников, её уже не было. Я не нашёл её ни на пристани, ни на берегу. Набережная была бесконечно длинной и пустынной. Море загребало песок шершавыми ладонями, где-то вдали светились фары машины. В голове у меня шумело, словно после попойки.
На следующее утро я терпеливо простоял до десяти часов на пристани, хотя и знал, что девушка не появится. Потом сел на пароходик, отправился в Лидо и прошёл набережную из конца в конец, выглядывая в людском муравейнике на пляжах знакомый розовый купальник. Девушки не было видно. «Ничего, найду её после обеда в магазине…» Я расхаживал повсюду, стараясь убить время. Минуты тянулись невыносимо медленно. Я пошёл по улице, ведущей к пристани, чтобы поглазеть на витрины, и только тогда понял, что сегодня воскресенье. Магазин будет закрыт весь день, весь этот бесконечно длинный день.
«А может, магазин всё же откроют, — подумал я. — Может быть, они раскладывают товары или подсчитывают выручку».
Но, когда я подошёл к магазину в два часа, решётки были всё так же опущены, а вокруг не было ни души, если не считать нищего на углу.
«Теперь тебе остаётся только одно. Ждать на пристани. Если она где-нибудь здесь, значит, придёт сюда, чтобы сесть на пароходик. Если же её нет, то всё равно её не найдёшь.»
Я отправился в небольшое бистро возле пристани, думая о том, сколько времени я ухлопал в этом городе на ожидания… Но на этот раз я сам был во всём виноват и заслуживал наказания. Если мне придётся ждать не полдня, а много дней — это всё равно не окупит вины.
В сущности, меня мучило не ожидание, а неизвестность и угрызения, вызванные тем, что произошло прошлым вечером. Потому что в любви, я говорю о настоящей любви, самая большая боль идёт не о тех ударов, которые получаешь, а от тех, которые сам нанёс другому.