— Но тогда почему вы обращаетесь именно ко мне? Колев, мне кажется, тоже дома.
— Да, но он сейчас занят. Биологией. Специалист-биолог посвящает его в таинства учения о виде.
— А, Евтимова… Почему такой тон? Это его невеста.
— А он сказал, что родственница. Ну, да бог с ней. Перейдём тогда к другим соседям. Вы мне разрешите сесть?
— Извините, — краснеет Славов. — Мне следовало самому вам предложить.
Мы садимся, и я снова возвращаюсь к своему вопросу, а Славов повторяет свой ответ.
— Я совершенно не в курсе происшедшего. С соседями я, признаться, дружбы не вожу.
— Ни с кем? — спрашиваю я в упор.
— Почти ни с кем, — уточняет Славов.
— «Почти» — это звучит уже более обнадёживающе. А как, простите, зовут исключение — Дора или Жанна?
— Жанна. И притом не сейчас. Раньше. Теперь мы с ней не разговариваем.
— Жаль. Порвать единственный контакт с этим миром… Держу пари, что причиной всему — Маринов.
— Причин много. И Маринов в данном случае ни при чём. Просто дружба, которая расстроилась из-за различия во вкусах и взглядах на жизнь.
Славов протягивает мне пепельницу — опасается, как бы я не просыпал пепел на пол.
— Хорошо, хорошо, — отступаюсь я. — Не будем углубляться в интимные подробности. Но вы поймите, что мне важно знать, состоял ли Маринов с Жанной в известных отношениях или нет.
— Маринов, мне кажется, в последнее время заигрывал с Жанной, но не допускаю, чтобы он имел успех.
— Что вам мешает допускать это?
— То, что я всё-таки знаю Жанну. Она поступает, может, не всегда разумно, но всегда руководствуется желанием. А чтобы такая девушка, как она, могла бы взять да увлечься Мариновым, это уж, знаете, чересчур…
— А что думает по этому поводу тётя Катя? — спрашиваю я и, прикурив одну сигарету о другую, бросаю окурок в пепельницу.
— Не знаю. Поймите же наконец: я искренне желаю вам помочь, но жизнь обитателей этого дома меня действительно никогда не интересовала.
— Ну, что ж, оставим этот вопрос. Кто был вчера вечером в комнате Маринова?
— Понятия не имею.
— Но вы хоть слышали шаги? — устремляю я взгляд на потолок. — Ваша комната и комната тёти Кати — точно под квартирой Маринова. Какие вы слышали шаги — мужские или женские?
Славов тоже невольно бросает взгляд на потолок и тут же отводит его в сторону.
— Я не обратил внимания. Вы бы лучше Катю спросили. У неё слух острей, особенно на такие вещи.
— Спасибо за идею. Непременно ею воспользуюсь. Но пока я спрашиваю вас. Что вы делали в это время?
— В какое время?
— Приблизительно между десятью и двенадцатью.
Инженер пожимает плечами и кивает головой на стол, заваленный чертежами.
— Работал. А потом лёг спать.
— Когда легли?
— Точно не помню.
Я чувствую, что человеку становится неловко из-за собственного упорства. И считаю необходимым ему помочь.
— Невозможно, чтобы вы не помнили. Вы слишком аккуратный человек. Достаточно окинуть взглядом вашу комнату, чтобы убедиться, что вы аккуратны во всём. Голову даю на отсечение, что вы ложитесь в кровать по часам и по часам встаёте. И что вчера в ушах у вас не было ваты. Зачем же вы тогда пытаетесь мне лгать?
Лицо Славова приобретает поистине страдальческое выражение.
— А зачем вы требуете от меня положительного ответа, когда я сам ещё не убеждён в некоторых вещах? Ведь произвольное заявление может навлечь на человека беду…
— Вы имеете в виду Жанну?
— Вовсе нет, — дёргается Славов. — Жанна на это не способна.
— Тогда освежите вашу память и ответьте на мой вопрос.
— Я сказал вам: точно не помню. Лёг что-то около двенадцати. Я всегда ложусь в это время, хоть и не смотрю на часы, как вы предполагаете. Спустя полчаса или час наверху действительно послышались шаги, но я не обратил внимания, чьи и сколько было человек. Я, вы сами видите, работаю, а работая, не замечаю ничего вокруг.
— Ну, что ж. Пусть будет так. Надо тогда поговорить с Жанной. Авось она слыхала больше вашего.
— Не думаю, — скептически улыбается Славов. — Она из тех, что возвращаются домой раньше полуночи только в том случае, если у них грипп.
— Значит, ждать её здесь нет смысла?
— Конечно. Она сейчас убивает время где-нибудь в «Варшаве» или «Берлине», а это, насколько я слыхал, довольно длительная процедура.
— Простите, у вас всегда так прибрано? — вырывается у меня без всякой связи.