Колев, как загипнотизированный, встает со стула и приближается ко мне с белым от гнева лицом.
— Слушайте, инспектор, вы до того привыкли иметь дело со всякими мошенниками, что забываете: на этом свете есть и другие люди. Ничего мне не платил ваш Маринов. Да я бы ничего у него и не взял. Если на то пошло, я сам ему заплатил. Заплатил ядом, чтобы ваш Маринов отправился ко всем чертям.
Как вам понравится — «мой Маринов». Словно я его родил и воспитал! Народ пошел — сплошные неврастеники.
— Ничего не понимаю, — вздыхаю я. — Но обещаю понять при условии, что вы начнете сначала.
Врач проводит худощавой рукой по волосам и пытается успокоиться. Я ускоряю этот процесс, протягивая ему сигарету. Доктор жадно затягивается.
— Маринов жаловался в последнее время на боли в желудке. Я сводил его к своему коллеге. Установили рак.
— Когда обнаруживают рак, пациенту об этом не сообщают. Есть ведь такой принцип.
— А я еще позавчера вам сказал, что в известных случаях плюю на принципы. Из-за принципов мы порой забываем о людях…
— Без сентенций! — призываю я. — И — ближе к теме!
— Маринов догадывался, мне кажется, и все время приставал с расспросами. И в то же время продолжал свои художества. Стал преследовать Жанну. И однажды я просто не выдержал: «Ты что же, говорю, до могилы будешь безобразничать? Не видишь, что одной ногой в гробу?» Он понял. И так как был труслив, как заяц, знал, что его ждут страшные мучения, попросил у меня яду. Я отказал. Он настаивал. И продолжал свои безобразия. Мысль о смерти делала его агрессивней, чем когда бы то ни было. «Он и эту маленькую испортит», подумал я. И когда однажды узнал, что у Евтимовой есть цианистый калий, попросил у нее якобы для опытов. И дал ему, вашему Маринову. Теперь поняли?
— Понял, что вы наплевали не только на принцип, но и на свою профессию. Человек мог прожить еще столько лет! Больные раком живут годами…
По лицу Колева пробегает гневная дрожь. Бросив в угол окурок, он приближается ко мне.
— Ничего вы, значит, не поняли. Это был мерзавец… Махровый мерзавец, разлагавший все вокруг себя. И когда я нашел для него яд, я даже обрадовался… В конечном счете ведь я не стал бы совать ему силой бутылку в рот. Он сам решил свою судьбу. А мертвый мерзавец, я полагаю, всегда приятнее живого.
— Мертвый мерзавец… И живая девушка… — бормочу я себе под нос.
— Какая девушка? — удивляется Колев.
— Такая… в платье.
— Да, мы с вами говорим на разных языках!
— Ничего подобного, — возражаю. — Мы отлично понимаем друг друга. Должен признаться — вы с самого начала были мне симпатичны. Только меня, к сожалению, никогда не назначают председателем суда. Разделение власти, понимаете? Судебная, исполнительная и т. д. Возьмите с собой чистое белье. А о сигаретах не беспокойтесь.
И вот я опять на фоне тех же знакомых декораций — пустые письменные столы, окно, в которое хлещет дождь, подслеповатая желтая лампочка. История кончается тем, чем началась — обычный прием ленивых авторов. Ничего, как видите, не изменилось, за исключением небольшой подробности. Меня не ждет новое расследование, не ждет свидание с мертвецом. Впереди несколько свободных дней, и я сумею, наконец, сделать кое-какие неотложные дела. В том числе съездить в провинцию по поводу одной личной истории. Приближается Новый год.
Бодро сдвинув шляпу на затылок, я подхожу к своему любимому наблюдательному пункту — окну. Сквозь косые полосы дождя смутно вырисовываются голые деревья, мост, улица. Прохожие с зонтиками останавливаются возле витрин, заходят в магазины, делают покупки. Мне тоже надо кое-что купить. Пора уже подумать о преемнике моего плаща-ветерана, которому стукнет скоро десять лет.
Дверь за моей спиной открывается. В комнату входит старшина.
— Вас вызывает к себе начальник.
Надо полагать, не для того, чтобы преподнести мне розы.
Так и есть. Начальник, разумеется, доволен быстрым окончанием расследования. Дело только в том, что произошел новый случай… И так как другие инспекторы заняты… Остается поехать мне.
Я опять стою у окна и жду телефонного звонка. Потом спущусь по лестнице, сяду в машину и надвину шляпу на лоб, чтобы изолироваться на несколько минут и подумать об одном деле. Близятся праздники. Вот тогда я и займусь своей личной историей. На какие дни приходятся они? Только бы не на четверг. Так или иначе, до праздников остается целых две недели. А пока надо думать о ближайшей перспективе — маленьком интимном свидании с мертвецом. На этот раз вечером, для разнообразия.
За спиной звонит телефон.
— Готово? Сейчас спускаюсь.
На ходу сорвав с вешалки плащ, я на ходу натягиваю его на лестнице. Машина урчит внизу. Начинается новое расследование. Не знаю, понимаете ли вы меня.
Рабочий день мой кончается поздно. Случай, надо признаться, не из легких. Пока что сплошной туман. Я иду по улице под дождем и пытаюсь, насколько это возможно, что-то разглядеть в тумане. Шагаю, засунув руки в карманы своего старого плаща, и мысли шагают со мною рядом.
Улица, как зебра, изрезана тенями и полосами света, падающими от ламп и из освещенных окон. Я неожиданно ловлю себя на том, что вместо того, чтобы обдумывать версии, считаю темные и светлые полосы. Это нехороший признак. Ничего, пройдет.
Свет… Тень… Опять свет… Опять тень… Мы, как фотографы, неразлучны с темнотой. Павел и Виргиния… Инспектор и ночь… Проходишь через разные человеческие истории и тащишь на плечах этот принцип. Через самые разные человеческие истории… Кроме своей собственной… Тень… Свет… На дансинге было светло. Поблизости шумело море. А еще ближе стояла девушка. Так близко, что какой-нибудь вульгарный тип сказал бы, что она у меня в руках.
Путь лежит мимо обиталища Маринова. Но мне это теперь ничего не говорит. Дом этот зачислен уже в графу призраков, оставшихся, как старые ненужные вещи, где-то в чулане воспоминаний. Медленно прохожу я мимо двери и заржавелой железной ограды. Передо мной появляется пара. Юноша и девушка идут в обнимку под зонтом. Приходится обняться — зонтик маленький (надеюсь, вы улавливаете связь?) Девушка — Жанна. Юноша — не Том. Только поравнявшись со мной, они узнают меня.
— Инспектор! — шепчет Славов.
— Спокойной ночи, инспектор! — слышу я голос Жанны.
Не оборачиваясь и не замедляя шага, приветственно взмахиваю рукой. «Спокойной ночи!» говорю я про себя. Нет смысла кричать на улице.
И, засунув руки в карманы, с потухшей сигаретой в уголке рта, продолжаю себе шагать по темным и светлым полосам.
Так о чем мы, бишь, говорили?. Ах, да, о погоде… Значительная облачность с осадками в виде дождя в западных районах страны… Советую — не выходите без зонтика.
INFO
Худ. редактор: Д. Карталев
Техн. редактор: Ив. Янков
Корректор: В. Христова
Сдано в набор 24. VI. 1964 г. Формат бумаги: 71/100/32
Печ. л. 8 1/8. Тираж 16 300
Государственный полиграфический комбинат
им. Димитра Благоева — София
FB2 — mefysto, 2022
Богомил Райнов родился 19. VI. 1919 г. в Софии в семье писателя Николая Райкова. Окончил Софийский университет и в годы фашистского господства участвовал в нелегальном литературном кружке. В этот период стихи Богомила Райнова печатались в СССР.
После освобождения страны Богомил Райнов работает в литературных изданиях.
В настоящее время Богомил Райнов профессор Софийского института изобразительных искусств. Его перу принадлежат сборник стихотворений (1941 г.), цикл стихотворений «Любовный календарь» (1942 г.), репортажный роман «Путешествие в будни» (1946 г.), «Избранные стихотворения» (1946 г.), Дождливый вечер» — рассказы (1961 г.), сборник стихотворений (1962 г.), роман «Ночные бульвары» (1963 г.), а также ряд книг и монографий об изобразительном искусстве.