И мы смеемся. Этот смех помогает нам обоим скрыть смущение.
– В котором же часу он вас домой привез? – спрашиваю.
– Да не поздно. Часов в десять.
– А в каком кафе вы были, не помните?
– Помню, конечно. На Кутузовском проспекте, в начале, около тоннеля. Большое такое, в два этажа, стеклянное.
Я знаю это кафе, мы там были как-то со Светкой.
– А водителя такси, который вез вас домой, не запомнили?
– Водителя? – она задумывается. – Нет, не помню. Молодой такой и еще… Ах да! – Она улыбается. – В очках. Представляете?
– Представляю.
Я тоже улыбаюсь. И не потому, что водитель этот был в очках, а просто невозможно не улыбаться, когда улыбается она.
– А никакого разговора по дороге не было? – снова спрашиваю я.
– Какой же разговор? Этот как сел рядом, руку мою сгреб и не дышит. Переживания показывает.
Варвара уже откровенно прыскает, закрывая ладошкой рот. Мне тоже становится смешно.
– А водитель? – спрашиваю.
– А что водитель? Его дело машину вести. Особенно если пассажир с женщиной. Вот только когда садились, он сказал, что далеко не повезет. Время у него кончается. И правда, у него под стеклом двадцать два ноль-ноль было написано, я заметила.
Вскоре мы прощаемся. Плащ мой, кстати, высох, и шляпа тоже. Я снова выхожу под дождь. Ветер в подворотне зверем налетает на меня и чуть не срывает шляпу. Я еле успеваю подхватить ее. Дождь льет как из ведра, и холод совершенно собачий. Несмотря на это, настроение у меня отличное. Теперь того водителя найти, пожалуй, удастся. Меня только немного беспокоит выражение ее лица, когда я напоминаю о Мушанском. Боится она его звонка, определенно боится. Как бы тут осечки не получилось.
На следующее утро мы начинаем поиски водителя такси. Данные о нем у нас вполне обнадеживающие: новая черная «Волга», водитель – молодой парень в очках, работавший в тот день до двадцати двух ноль-ноль. Тем не менее, как вы сами понимаете, по телефону такие справки не наведешь. И мы разъезжаемся по таксомоторным паркам Москвы, все ребята моей группы, за исключением Авдеенко. Он пока один работает в районе Плющихи. Собственно говоря, конечно, не один, а вместе с участковыми инспекторами. И вообще к поиску подключено много людей.
Я тоже еду в один из парков. Связь между собой мы держим через дежурного. После «отработки» каждого парка, а их в Москве, как известно, восемнадцать, мы сообщаем ему результаты, чтобы не тратить лишнее время, если кто-нибудь из нас обнаружит наконец этого водителя.
Между прочим, здесь все зависит от добросовестности человека. Все строится на доверии к товарищу. Проконтролировать нашу работу часто просто невозможно. И у нас не прощают равнодушия и недобросовестности. Это, по нашим понятиям, так же опасно как трусость, с той, правда, разницей, что трус выявляется быстрее, в первой же острой ситуации, и избавляемся мы от него тоже быстрее. Собственно говоря, трус и сам не очень-то долго у нас задерживается. С недобросовестными и равнодушными сложнее, они сами не уходят. А ведь такой человек может незаметно сорвать работу целого коллектива.
Вот как сейчас, например. Приехав в парк, можно спросить одного, другого человека и удовлетвориться их ответом. Но они-то, эти люди, занятые своими делами и заботами, могут отнестись к вашим вопросам не очень-то внимательно, могут что-то не вспомнить или просто сболтнуть второпях. Поэтому я приступаю к делу чрезвычайно осмотрительно и отнюдь не сразу задаю нужные вопросы. Мне сначала надо уяснить, с кем я говорю, что собой представляет этот человек, насколько ему можно доверять. А разговариваю я с самыми разными людьми: диспетчерами, механиками, работниками отдела кадров, слесарями, начальниками колонн, водителями. И тут своя диалектика. С одной стороны, нельзя торопиться, с другой – надо спешить. У меня еще три парка, и всю работу надо во что бы то ни стало закончить сегодня. Времени и так потеряно немало, и человеческая память, даже память таксиста, тоже имеет свои пределы.
В первом парке я не нахожу нужного мне человека. После этого я звоню дежурному и узнаю, что проверено уже четыре парка. И нигде пока не обнаружен тот самый водитель. Еду в следующий парк. Дождь льет с самого утра. Порывистый ветер налетает то с одной, то с другой стороны, находя самые уязвимые места, чтобы пробраться под одежду. Вспоминаю, что недавно прочел роман под названием «Что может быть лучше плохой погоды». Сейчас я этого оптимизма не разделяю.