— Тут надо учесть вот что, — Кузьмич качает головой. — Он же знает, что в Москве его ищут. И в Москве ему появляться опасно. Он только для краж сюда приезжает. Остановиться в какой-нибудь квартире означает неминуемо привлечь к себе чье-то внимание.
— Есть такие квартиры, — замечаю я, — в которых…
Все прекрасно понимают, что я имею в виду. И Игорь решительно возражает:
— Нет. Там он не остановится… Другого полета птица Вряд ли наутро он выползет оттуда такой чистенький и свеженький, каким он потом появляется в гостинице.
— Так, так, — кивает Кузьмич. — А три или четыре ночи он все-таки где-то проводит в Москве. Причем, — он поднимает палец, — именно в культурном месте. Они правы. — И он указывает на Игоря и оперативника.
— Все-таки, я думаю, у женщины, — упрямо повторяет первый из оперативников. — Артист. Умеет заливать. Умеет ухаживать. Не всякая устоит. И повод для ночевки вполне безопасный, — он улыбается.
Но я с этим не соглашаюсь, и, по-моему, другие тоже. Кузьмич прав. Мушанский знает, что его всюду ищут, четыре дня подряд ночевать на частной квартире он не будет.
— Красносельская, — напоминаю я. — Почему он вышел из такси именно там? В одиннадцать часов вечера. Он ведь куда-то ночевать отправился, не иначе.
— Правильно, — поддерживает меня Кузьмич. — Вот тут уже становится теплее. Как в той детской игре.
— М-да, — задумчиво соглашается Игорь. — Что же там имеется, в районе Красносельской?..
Мы начинаем вспоминать.
— Жилой массив, — говорит наконец один из оперативников. — Больше ничего. Если не считать магазинов, кино, учреждений, мастерских и так далее.
— И рядом вокзалы, — добавляет Игорь.
— Он мимо них проехал на такси, — возражает кто-то.
Игорь качает головой.
— Это как раз не имеет значения.
— Из Москвы он в ту ночь уехать тоже не мог, — вмешиваюсь я. — Он еще два дня совершал кражи здесь. И ночевать на вокзале он, конечно, тоже не собирался. Не для него это.
— Стоп, — неожиданно произносит Кузьмич. — Где можно ночевать на вокзале?
— В зале ожидания, — говорю я. — На скамьях. Только там не выспишься. И костюм помнешь. Четыре ночи подряд — исключено.
— А еще где? — настаивает Кузьмич.
В тоне его уже нет задумчивости, в нем какое-то напряженное ожидание, словно Кузьмич в чем-то важном экзаменует нас, словно сам он уже о чем-то догадывается.
— Где еще? — переспрашивает Игорь и, усмехнувшись, начинает перечислять: — В комнате матери и ребенка, в медпункте, в комнате милиции, наконец…
Тут уже смеемся мы все. А я даже закашливаюсь.
— А еще? — продолжает допытываться Кузьмич.
— В комнате для транзитных пассажиров, — отдышавшись, вдруг выпаливаю я.
Кузьмич многозначительно поднимает палец.
— О! — произносит он. — Это уже кое-что. Ну а кого же туда пускают, интересно?
Этого никто из нас точно не знает, и Кузьмич берется за телефон. Он звонит в комнату милиции первого попавшегося вокзала, правила везде одинаковы, и наводит справку.
Выясняет он следующее. Чтобы остановиться в комнате для транзитных пассажиров, надо предъявить паспорт и билет, который бы свидетельствовал, что пассажир едет через Москву и должен здесь произвести пересадку. Билет этот регистрируется дежурной. Проживать в комнате для транзитных пассажиров можно в течение трех суток.
— Вот и все, — заключает Кузьмич. — Очень даже просто и удобно. К тому же вполне культурно. — И, усмехнувшись, добавляет: — А если еще коробочка конфет или что-нибудь в этом роде, то и четвертые сутки прихватить можно.
— И паспорт не обязательно будет предъявлять, — добавляю я.
— Пустяки, — возражает Игорь. — У него и краденый паспорт может быть припасен. Главное — билет.
Словом, возникает интересная версия. Мы ей даем оперативный шифр «вокзал».
Все оживляются. И тут наш Кузьмич начинает рассуждать, как бы думать вслух, и мы умолкаем.
Кузьмич не поучает, не разъясняет, не цитирует авторитеты, он не пытается проникнуть в природу явлений и вскрыть их корни. И уж конечно, он не обобщает и не выводит никаких законов. Просто он размышляет над конкретной задачей, очень непростой задачей, которая нас больше всею заботит.
— Тут надо кое-что учесть, милые мои, — говорит Кузьмич и указывает на сидящего рядом со мной оперативника. — Вот ты сказал: «Он знает, что его ищут». Это многое определяет в его поведении, артиста нашего. Это значит, что нервы у него натянуты до предела и покоя у него нет ни днем, ни ночью. Он ведь каждую минуту отовсюду ждет опасности, ждет нападения. И в каждом человеке, с которым сталкивается, подозревает прежде всего врага. Вот такая у него сейчас жизнь. Такое состояние. Как у затравленного волка. И в этом состоянии даже самый опытный преступник допускает ошибки, просчеты. Обязательно допускает. Незаметно для себя. И нам надо их учесть. А сначала надо найти. Это первое. И еще одно нельзя упустить. Я уже об этом говорил. Он звереть начинает. Он уже пошел на убийство. Это сдают нервы. Раньше небось, если бы зашла горничная, он нашелся бы и такое ей загнул, что она бы и в другой номер ему сама дверь открыла. А вот сейчас нервы сдали, он ничего придумать не смог и пошел на убийство. И тут, знаете, как с хищником. Почуял кровь! Перешагнул внутри себя через что-то. Опасное дело. Теперь он, чего доброго, и заранее может убийство запланировать. Теперь можно от него этого ждать. Вот, милые мои, кого мы перед собой имеем.
Кузьмич оглядывает нас, вздыхает и закуривает новую сигарету. Потом продолжает:
— Так вот насчет его ошибок. Возьмем пока версию «вокзал». Значит, появляется он в Москве. В третий раз, обратите внимание. И к вечеру отправляется на ночевку. Куда? На какой вокзал? Учтите его состояние, его нервы, его страхи и всякие опасения. И я вам точно говорю: где бы, в каком бы районе он к вечеру ни оказался, ночевать он потянется на тот самый вокзал, где ночевал в свой первый и во второй приезд. Почему? Да потому, что там все для него прошло благополучно. Там он уже все знает: планировку здания, расположение милицейских постов, саму эту комнату для транзитных пассажиров, дежурную там, знает все лестницы, все входы и выходы. А любой другой вокзал для него неизвестность. И это в его состоянии всегда означает опасность, которой надо избежать. Ведь неизвестно, в какую обстановку он там попадет, с каким персоналом там столкнется. Вдруг кто-то узнает его там, вдруг задержат. Ведь ищут его всюду, он же знает, это у него гвоздем в голове сидит. И чувство самосохранения погонит его на тот самый, уже знакомый ему вокзал, который именно поэтому кажется безопаснее других. Вот какая штука. И там дежурная в третий раз запишет в тетрадочку его фамилию и его билет. В третий раз, учтите. Хотя на какую фамилию будет у него паспорт, мы не знаем…
Тут я снова, не сдержавшись, начинаю кашлять. Кузьмич, покосившись на меня, выжидает, пока я успокоюсь. И еще с тревогой поглядывает на меня Игорь. Чего это он, в самом деле, кашля не слышал, что ли? Умирать я не собираюсь и болеть тоже.
Когда приступ кашля наконец проходит, Кузьмич продолжает все так же неторопливо:
— Теперь насчет билета. Мушанский ведь действительно в Москве проездом. И у него должен быть билет Харьков — Ленинград или наоборот. Зачем ему брать билет до Москвы, а здесь снова покупать? Вот этот билет он и может предъявить дежурной. Может, но скорей всего не предъявит. Он побоится обнаружить подлинный свой маршрут. Побоится. Он сейчас всего боится. Мало ли что? Но предъявить какой-то билет ему все-таки надо. Что тут делать? Единственный выход, это где-то по пути купить другой билет, допустим Орел — Бологое, и его предъявить в Москве. А потом, когда поедет из Ленинграда, купить уже билет Бологое — Орел. Вот и все. И тут есть один интересный, по-моему, момент. Снова учтем его нервы и его опасения. Если уж он решится выскочить в Орле за билетом, а потом в Бологом, то в следующий раз он выскочит снова там. Только там. Он уже будет считать эти вокзалы для себя безопасными. Ведь в первый раз все там сошло благополучно. А в других городах неизвестно, как все сойдет. Про нервы его не забудьте и про мысль, что ищут его всюду. Она ему спать не дает. Страшная эта жизнь, я вам скажу.