— Вот ты тоже! — не вытерпел Арефа.— По-твоему Ганс, старая, больная обезьяна, ночью сбегал в станицу, отвязал Маркиза, снял с него обротку и принес на хутор? Это уж совсем чушь!
— А помнишь, как он таскал домой патроны? Ты же сам мне тумаков надавал! — Сергей обернулся ко мне.— Вы спросите у отца.
— Это он из степи таскал! — воскликнул Арефа.
— И ты тоже думал, что это я. Было такое?
— Было,— кивнул Арефа.— Понимаешь, Дмитрий Александрович, стали дома патроны появляться… боевые. От немецкого пулемета. Думаю, кто-то из детей балует. Игрушка опасная. Перепорол внуков. Клянутся-божатся — не они. Я на Сергея… И что ты думаешь? Ганс! Он в степь любил ходить. Немецкий окоп обнаружил, и его желтые цацки заинтересовали. Откуда ему знать, что цацки эти могут на тот свет отправить? Верно, Сергей, было… Но так далеко, в станицу, Ганс никогда не бегал.
— Может быть, воры бросили обротку в степи? — сказал Чава.
Я выслушал обоих и высказался:
— Все это малоубедительно…
— Как хотите! — Сергей насупился.— Маркиза я не воровал. Хоть режьте меня!
— А за что тебе Василий двести рублей предлагал?
— Подбивал на одно дело.— Сергей пожал плечами.— Но я в его махинациях участвовать не собираюсь. И к Маркизу это никакого отношения не имеет.
— А что Чуриковы? — спросил я.
— Нет. Они тоже ни при чем. Ошиблись, младший лейтенант,— усмехаясь, проговорил Чава.— А настоящих воров проворонили, вот что я вам скажу.
— Петро и Гришка приехали? — спросил Арефа,
— Нет.
— Почему?
— Откуда мне знать? Если не верит, пусть сам во всем разбирается,— кивнул он на меня.
Отец зашипел на него:
— Попридержи язык! Понял?
— Как я еще докажу? — не унимался Сергей.— Пусть сажает в каталажку, пусть!
На нас стали обращать внимание.
— Не дури! Может быть, кто другой давно бы и посадил, а он…
Чава смотрел на меня мрачно и с обидой,
— Я не боюсь. Потому что плевать мне… Сам же будет оправдываться, когда…— Он махнул рукой, встал из-за стола и демонстративно сел подальше от нас.
Арефа тронул меня за руку:
— Ты не обижайся…
— Поеду я, Арефа Иванович. Без толку все это… Будем разбираться дома.
— Может, утречком двинемся вместе?
— Нет. Ждать не могу.
— Я провожу немного.
Мы вышли с Арефой со двора. Я все еще колебался, правильно ли поступаю. Но за каким чертом торчать здесь? По-цыгански я не понимаю. Все они как сговорились, каждый клянется, что невиновен.
Ничего не скажешь — выяснил. Как говорится, остался при своем интересе. Только бы опять не сбежал Чава…
Арефа, словно читая мои мысли, успокоил:
— Ты не волнуйся, Дмитрий Александрович. Завтра мы приедем… Я еще послушаю тут, может, кто ненароком сболтнет лишнее.
Я кивнул, а про себя подумал, что из всей этой затеи ничего не выйдет. Ворон ворону глаз не выклюет; Арефа же и говорил, что предательство считается у них самым подлым делом.
— Ты теперь в область или в станицу? — спросил он на прощание.
— А что?
— Да так. В область — поездом. А в станицу, вернее в район, отсюда рейсовый автобус ходит…
— В район,— сказал я.— Поезд поздно ночью идет…
— Может быть, все-таки останешься?
Я отказался. Неужели он думает, что я мальчишка, которого можно водить за нос? Это же надо выдумать такую историю, будто бы обезьяна притащила в дом обротку! Сказки для дошкольников…
Простился я с ним холодно. Во мне боролись два чувства: обида, что они воспользовались моим доверием, и жалость. Арефа, как мне показалось, метался между мной и сыном...
29
Автобус доставил меня в Краснопартизанск часов в пять вечера. Первым делом я зашел в лабораторию узнать результаты анализа крови, что обнаружил Славка Крайнов возле хутора Крученого.
Вообще-то меня уже не интересовало, что там скажут: Чава и Дратенко были живы и невредимы. Но зайти в лабораторию надо было. Кровь под ракитником оказалась лошадиной. Вероятно, поранился чей-нибудь конь.
Я колебался, ехать в станицу или в область, где оставил форму и мотоцикл. Не придя к определенному решению, зашел в РОВД, хотя говорить там о своей поездке, которая провалилась, мне будет стыдно. Разбирало любопытство: что дала проверка Лохова?
Как только я появился в дежурке, меня ошарашили:
— Кичатов, молодец, что зашел! Тебя вызывает в область комиссар. Лично.
— Когда? — спросил я у дежурного лейтенанта, теряясь в догадках, зачем это я понадобился своему высшему областному начальству.
— Послезавтра.
— По какому делу?
— Не знаю. Спроси у майора.
Я незамедлительно.поднялся на второй этаж и нос к носу столкнулся с Мягкеньким, который куда-то спешил.
— Вот и ты, кстати. Поехали в Бахмачеевскую.
У вас ЧП.
Мы спустились во двор, сели в «газик», и майор приказал водителю:
— Выжми из своей техники все, на что она способна.
По его суровому и замкнутому лицу я понял, что Мягкенький крепко озабочен. С вопросами сейчас лучше не соваться. Я сидел на заднем сиденье и думал о вызове к комиссару.
Неужели опять по делу Герасимова? Но ведь следствие давно закончено и дело прекращено.
Опять неизвестность. Не для того же вызывает меня комиссар, чтобы возвести в чин генерала! Если уж просят явиться к начальству, то это, как правило, для снятия стружки.
А с другой стороны, я не такая шишка, чтобы насолить начальнику облуправления. Он имеет дело с городским и районным руководством. Да, но ведь счел нужным выехать зампрокурора республики лично для наведения порядка у Родионова!
Короче, хорошего ожидать не приходится. Мало того, что у меня полная запутанность с Маркизом, цыгане обвели вокруг пальца, еще и вызов к комиссару… А что это за ЧП в станице? Придется подождать, пока Мягкенький скажет сам.
Меня стало угнетать молчание, царившее в машине.
Хорошо, заговорил водитель:
— Сильно горят?
— Не знаю. И надо же случиться такой беде… И начальство как раз приехало…
Значит, в Бахмачеевской пожар. Что же такое может гореть, если на место происшествия выехал сам Мягкенький? И какое еще начальство нагрянуло к нам в колхоз?
Майор повернулся ко мне и покачал головой:
— Что же это ты, младший лейтенант, не знаешь, какие люди живут у тебя под носом?
— А что? — спросил я неуверенно. Мягкенький ответил, обращаясь к шоферу:
— Представляешь, почти полгода у них с Сычовым в станице ходил на свободе особо опасный преступник, а они и в ус не дули.
— Лохов? — воскликнул я.
— Он такой же Лохов, как я китайский император! У человека чужой паспорт, чужая, можно сказать, биография… Хорошо, хоть ты свою ошибку исправил, догадался еще раз проверить. Как говорится, победителей не судят…
— Значит, Лохов?..
— Вот именно. Твой приятель вчера приезжал из облуправления. Михайлов. Как ты, Кичатов, докопался?
— Случайно,— вырвалось у меня.
— Вот-вот! На авось надеемся.,
— Я думал, что Сычов до меня его уже проверил,— стал оправдываться я.
— Иван кивает на Петра… Так как же тебя осенило?
— По медицинской справке у Лохова одно легкое и туберкулез. А фельдшер мне сказала, что у него два легких…
— Как в романе! Настоящая фамилия его — Севостьянов. Он знал мужа этой продавщицы, настоящего Лохова. Познакомились на Алдане, в бригаде старателей. Севостьянов недавно отбыл срок в колонии. Подался в наши края. Ему предложили дело. Какое — сам знаешь: ограбление и убийство инкассатора. Он вспомнил, что неподалеку живет Лохов. Вот он и поехал к нему. По старой дружбе. Лохов совсем недавно умер. Он к его жене и пристроился. Говорит, хочу начать новую жизнь…