“Мы больше не желаем на вас работать. Мы хотим жить в соответствии с нашими традиционными представлениями”.
Этот ответ удивил меня. Я даже не подозревал, что у меков, могут быть какие-то представления, тем более традиционные.
Клагорн кивнул:
— Я тоже был поражен, обнаружив у них развитые умственные способности.
— Зачем же тогда убивать, — спросил я, — зачем уничтожать одну жизнь, чтобы улучшить другую.
Произнося эту фразу, я понял, как неудачно она сформулирована. Мек тоже это заметил, и просигналил что-то вроде:
“Вы сами вынудили нас к этому своим обращением. Мы могли бы вернуться на Этамин, но Земля нам нравится больше. Мы оборудуем ее по-своему”.
— Казалось бы все ясно, но мне почудилась некоторая недоговоренность в его словах. Я сказал:
— Это понятно, но зачем убивать и разрушать. Земля велика, выберите место и живите там.
“Невозможно!” — ответил мек. — “По вашим словам, мир тесен для двух соревнующихся разумных рас. Вы хотите отослать нас обратно на Этамин”.
— Чушь! — воскликнул я, — абсурд, неужели ты веришь в это?!
Но мек стоял на своем: “Нет. Два благородных жителя Хагедорна стремились занять высший пост. Один из них заверил нас, что, если его изберут, он отправит нас на родную планету, что это цель его жизни”.
— Чудовищное недоразумение, — сказал я, — один человек не может говорить от лица всех.
“Разве?” — удивился мек. — “Один мек всегда говорит за остальных. Мы думали, у людей то же самое”.
— У нас каждый говорит и думает отдельно, — объяснил я ему, и безумец, который плел вам эту чушь, просто преступник. Но теперь все прояснилось. Мы обещаем не отвозить вас на Этамин. Снимите ли вы осаду с Джанейла? Тогда мы позволим вам спокойно уйти.
“Нет”, — сказал мек, — “уже поздно. Мы уничтожим людей. Этот мир тесен для двух рас”.
Тогда я сказал: “Мне очень жаль, но в таком случае придется тебя убить”.
Он прыгнул на меня и накололся на мой кинжал. Это было легче, чем убивать спокойно сидящего. Теперь, Клагорн, ты знаешь все. Кто же из вас, ты или Гарр навлек на нас это несчастье? Боюсь, что вина за все ляжет на тебя!
Клагорн нахмурился.
— Вина? Ответственность, но не вина. Я был наивен но не имел злого умысла.
Ксантен в ужасе отшатнулся:
— Клагорн! Твое хладнокровие меня поражает! До этого, когда всякие недоброжелатели, вроде Гарра, открыто называли тебя сумасшедшим…
— Успокойся, Ксантен, — раздраженно воскликнул Клагорн. — Это показное биение в грудь неуместно. Что я сделал? Моя вина в том, что я слишком старался. Да, я хотел стать Хагедорном и отпустить рабов домой. Я потерпел поражение, рабы взбунтовались. О чем еще говорить? Мне это надоело, не таращь на меня глаза!
— Ах, тебе надоело! — вскричал Ксантен. — Тебе не нравятся мои глаза, а кто ответит за тысячи смертей?!
— Рано или поздно это должно было случиться. Предлагаю оставить бесполезные упреки и с той же энергией заняться собственным спасением, от меня вы способа спастись не узнаете.
— Клагорн, я прилетел сюда, чтобы снести твою высокомерную голову с плеч…
Клагорн, не слушая больше, занялся рубкой дров.
— Клагорн!
— Ксантен, поори лучше на своих птиц.
Ксантен повернулся и пошел прочь. Девушки, собиравшие ягоды, с удивлением смотрели на него и уступали дорогу. Глис среди них не было. Еще более взбешенный, он зашагал дальше.
Пройдя ярдов сто, он увидел полянку с поваленным деревом. На пне сидела Глис и любовалась какой-то травинкой.
Глубоко вздохнув, Ксантен приблизился к ней. Она подняла голову, в ее волосах он заметил свежий цветок.
— Отчего ты такой сердитый?
Ксантен присел рядом с ней.
— Сердитый не то слово. Я просто в отчаянии. Клагорн знает как нам спастись, но не хочет открывать секрет.
Глис Лугоросная засмеялась, словно зазвенел веселый колокольчик. Ничего подобного ему слышать не приходилось.
— Секрет? Все его знают, даже я!
— Конечно, секрет, — настаивал Ксантен, — иначе зачем бы его скрывать?
— Тогда слушай. Если ты боишься болтливости птиц, я скажу тебе на ухо. — И она прошептала несколько слов в ухо Ксантена.
Сладчайший дурман окутал его, и простой смысл сказанного не сразу был им осознан. Он разочарованно вздохнул:
— Какой же это секрет? Древние скифы называли это “бафос”, хитрая уловка. Но это позор для джентльмена. Ведь мы же на танцуем с пейзанами? И не приносим птицам ароматные настойки и не обсуждаем с ними достоинства наших фанов?
— Позор?! Ах, так. — Глис вскочила на ноги. — Тогда говорить со мной — это тоже позор! Или сидеть рядом со мной, или делать смехотворные предложения!