За последним возгласом раздался грохот — как будто рухнул небольшой деревянный домик, потом — череда визгов, оханий, свирепого рычания. Капитан разобрал только: “…ящиками в меня кидаться…”
— Эй! — негодующе окликнул капитан.
Наступила тишина. Узкий дворик, залитый ярким светом большой лампы, был наполовину засыпан мусором, судя по всему, остатками деревянных упаковочных ящиков. Крупный, очень толстый мужчина, одна нога у которого прочно застряла в уцелевшем ящике, был одет в белое и размахивал палкой. Мужчине удалось загнать в ловушку между стеной и двумя большими ящиками, на один из которых она пыталась вскарабкаться, маленького роста девчонку. На ней тоже был белый халат, а на вид — не старше четырнадцати. Беспомощное дитя, подумал капитан.
— Тебе чего? — проворчал толстяк, с некоторым достоинством тыкая концом палки в направлении капитана.
— Оставьте ребенка в покое! — осторожно приближаясь, рявкнул капитан.
— Не суйте нос в чужие дела! — крикнул толстяк, размахивая палкой на манер дубинки. — Я сам с ней разберусь. Она мне…
— Не делала я! — всхлипнула девчонка и разрыдалась.
— Хочешь рискнуть, жирная уродина? — грозно поинтересовался капитан у толстяка. — А ну, рискни! Я эту палку вставлю тебе в глотку!
Толстяк вздохнул, как доведенный до отчаяния человек, освободил ногу, замахнулся и опустил палку на форменную фуражку капитана. Капитан двинул толстяка со всего размаху в солнечное сплетение.
Потасовку несколько сдерживали разбросанные повсюду ящики. Потом капитан, тяжело дыша, выпрямился. Толстяк же остался сидеть, ловя ртом воздух и призывая на помощь “…закон!”
Капитан несколько удивился, обнаружив рядом с собой девчонку. Она заметила его взгляд и улыбнулась.
— Меня зовут Малин, — сообщила она и показала на толстяка: — Он серьезно ранен?
— Хм… нет, — пропыхтел капитан. — Но нам бы лучше…
Но поздно! Громкий, уверенный голос раздался в проходе, ведущем в переулок.
— Так-так-так! — укоризненно сказал голос.
Этот тон, как бы говоривший: “Спокойно, я держу ситуацию под контролем”, казался капитану одинаковым на всех планетах и на всех языках.
— Что здесь происходит? — прозвучал риторический вопрос. — Вам придется пройти! — тут же был дан ответ.
Суд на Порлумме, как выяснилось, работал круглосуточно и очень деловито. Ждать им почти не пришлось.
Никкельдепейн? Странное название, не так ли, улыбнулся судья. Затем он внимательно выслушал обвинения, объяснения, отрицания и доводы обеих сторон.
Брут-пекарь обвиняется в нанесении удара гражданину иностранного происхождения и подданства потенциально смертельным орудием в область головы. (Улики представлены). Вышеназванный гражданин предположительно пытался вмешаться в процесс наказания Брутом-пекарем принадлежащей ему рабыни по имени Малин (представлена в вещественных доказательствах). Он подозревал рабыню в добавке некоего ингридиента к партии тортов, выпеченных в тот день, в результате чего пострадало пищеварение пятидесяти двух клиентов Брута-пекаря, и были жалобы.
Вышеназванный иностранный гражданин употреблял оскорбительные обороты речи — капитану пришлось признаться, что он обозвал толстяка “жирной уродиной”.
Есть основания предполагать, что Брут-пекарь был спровоцирован, но их недостаточно. Брут побледнел.
Капитан Позерт, подданный — все, кроме арестованных, улыбнулись, — Республики Никкельдепейн, обвинялся в: а) намеренном вмешательстве в личную жизнь, б) намеренном оскорблении достоинства, в) намеренном нанесении сильных ударов Бруту-пекарю в область желудка в ходе разбираемого инцидента.
Удар в область головы, нанесенный капитану Позерту, признается как провокация в действиях по обвинению пункт в), но недостаточной.
Никто ни в чем, похоже, не обвинял рабыню Малин. Судья лишь раз, покачав головой, с интересом на нее посмотрел.
— Этот прискорбный инцидент, — заметил судья, — обвернутся для вас, Брут, двумя годами заключения, а для вас, капитан, тремя. Очень, очень сожалею.
Капитану показалось, что пол под ногами сейчас провалится. Он кое-что слышал о нравах имперского правосудия на окраинных системах.
Наверное, удастся вывернуться, но придется раскошелиться.
Он заметил, что судья задумчиво на него смотрит.
— Суд желает отметить, — продолжил речь судья, — что действия обвиняемого Позерта имели причиной естественное человеческое сочувствие капитана к положению, в котором оказалась рабыня Малин. Тем самым суд предлагает следующее: Брут-пекарь продает Малин с Карреса — чья служба его не удовлетворяет — капитану Позерту с Никкельдепей на за сумму в пределах разумного. Обвинения аннулируются в двустороннем порядке.
Брут-пекарь шумно и с облегчением вздохнул. Капитан был не так уверен в своих чувствах. Покупать людей-рабов — на Никкельдепейне это серьезное преступление! С другой стороны, он не обязан делать официальное сообщение. Если с него не сдерут три шкуры.
Именно в этот момент, как нельзя кстати, Малин с Карреса чуть слышно жалобно всхлипнула.
— Сколько вы хотите за ребенка? — поинтересовался капитан, недружелюбно рассматривая недавнего противника.
Он не знал, что придет день и он не столь сурово осудит толстяка Брута. Но этому дню еще суждено было наступить.
Брут хмуро посмотрел на него и ответил с некоторой живостью:
— Сто пятьдесят ма…
Полицейский за его спиной ткнул толстяка пальцем в ребра, и Брут прикусил язык.
— Семьсот маэлей, — невозмутимо сказал судья. — Сюда не входит плата за услуги суда, налог на оформление покупки… — Он быстро подсчитал в уме. — Тысяча сорок два маэля. — Судья повернулся к писарю. — Ты его проверил?
Писарь кивнул.
— Полный порядок!
— Мы готовы принять ваш чек, — подвел итог судья, дружелюбно улыбаясь капитану.
— Следующее дело!
Капитан пребывал в некотором замешательстве.
Что-то тут не то! Слишком легко он отделался. Империя прекратила завоевания, молодые рабы с хорошим здоровьем стали очень дорогостоящим товаром. К тому же, Брут-пекарь явно спешил сбыть рабыню за десятую часть суммы, которую придется уплатить!
Что ж, он не станет жаловаться. Капитан быстро подписал, заверил печатями и отпечатками пальцев разнообразные бланки, которые к нему подтолкнул услужливый писарь, выписал чек.
— Кажется, нам пора на корабль, — сказал он Малин.
Что теперь делать с этим ребенком? — вышагивая по темным улицам, думал капитан. Рабыня тихо следовала за ним. Если он сунется на Никкельдепейн с симпатичной девочкой-рабыней, пусть даже подростком, многочисленные недоброжелатели упекут его лет на десять штрафных работ. А Иллила предварительно собственными руками снимет ему скальп: Никкельдепейн был высокоморальной планетой.
Каррес?
— Как далеко до Карреса, Малин? — спросил он в темноту.
— Две недели, — со слезами в голосе ответила Малин.
Две недели! Сердце капитана провалилось куда-то в желудок.
— Ты чего хнычешь-то? — поинтересовался он смущенно.
Малин зарыдала в полную силу.
— У меня две сестрички!
— Ну, ну! Очень мило, скоро с ними увидишься. Я отвезу тебя домой.
Великий Патам, зачем он пообещал?! Ну, все-таки… Хорошая новость произвела на юную рабыню впечатление, обратное ожидаемому. Всхлипывания стали еще громче.
— Нет! — прорыдала она. — Они ведь здесь!
— Что? — Капитан встал, как вкопанный. — Где — здесь?
— И хозяева с ними жестоко обращаются! — рыдала Малин.
Сердце капитана проскочило с пятки: он стоял, объятый темнотой, и уже знал, что сейчас услышит.
— Вы их страшно дешево купите, честное слово! — сказала Малин с Карреса.
Глава 2
В ситуациях, связанных с первым потрясением, юные жители Карреса явно испытывали тяготение к возвышенностям. Наверное, на этом Карресе много гор.