Решительный голос оборвал сомневающегося. Несколько человек заговорили, перебивая друг друга, и ничего разобрать было нельзя: преступники явно потеряли самоуверенность и покой. Им, естественно, не пришло бы в голову, что кто-то может вести против них биологическую войну, если бы они сами не были участниками такого микробного нападения. Они не боялись бактерий, пока дело шло в их пользу, пока погибали люди на другой стороне. Но теперь кто-то, похоже, обратил против них их собственное оружие, и иммунитет от чумы не казался им гарантированным. У кое-кого из межпланетных бандитов начали трястись поджилки.
Кар помчался прочь, надолго остановился у контрольного пункта. Там шел горячий спор, возбужденные голоса доносились даже до Кэлхауна. Потом кар уехал.
Кэлхаун выждал еще двадцать минут, которые ему показались бесконечными. Потом он нагнулся над человеком, которого притащил с собой. С третьего бандита, оставленного в одном белье, Кэлхаун стащил форму. Сейчас она была на нем. Второго бандита Кэлхаун взвалил на плечо.
— Попробуем получить приглашение на борт корабля, в его лабораторию. Пошли, Мургатройд!
Он зашагал к неподвижному серебристому шару корабля.
Шаг гигантской выпуклой стеной нависал над ним. Наружный люк все еще было опущен в виде трапа. Кэлхаун каблуком постучал по металлической плите, и вошел в тесный шлюз. Потом забарабанил во внутренний люк:
— Еще один! — крикнул он. — Тоже без сознания, как и остальные! Что мне с ним делать?
Внутри шлюза должны быть микрофоны, такие же, как снаружи. Но отсюда Кэлхауна не услышат у диспетчерской. Кэлхаун старался придать голосу убедительное звучание: паника, недоумение.
— Уже третий, без сознания! Что мне делать?
— Погоди! — недовольно приказал металлический голос из динамика на стене.
Кэлхаун начал ждать.
За внутренним люком послышались шаги, он отворился, и голос проскрипел:
— Вноси его!
Человек, открывший замок люка, повернулся к ним спиной, и Кэлхаун вслед за ним пошел по коридору в глубь корабля. Мургатройд робко семенил рядом. Люк щелкнул, автоматически закрылся за их спинами. Человек в белом лабораторном халате, шаркая, шагал впереди. Он был невысокого рост и немного хромал. Едва ли его можно было назвать хорошо сложенным.
Кэлхаун прикрывал пистолет-распылитель перекинутым через плечо бандитом и тревожно прислушивался — не раздастся ли какой-нибудь посторонний звук? Нет ли на борту другого человека?
У тощего скрюченного человечка в белом халате было собственное особое место в социальной системе, собственная социальная экониша. Есть люди, которые становятся личностями именно из-за собственной физической ущербности. Слишком много мужчин и женщин стремятся только к тому, чтобы иметь привлекательный вид. И навсегда остаются никем. Некоторые люди с внешностью уродов мужественно принимают положение вещей таким, каково оно на самом деле есть, и становятся людьми. Но часть из них начинают бунтовать.
Теперь, зная, что этот человек использовал свой талант, истратил неисчислимые часы утомительного и кропотливого труда на изготовление нового чудовищного орудия истребления, Кэлхаун мог почти в точности описать его жизненный путь. Он был уродом, посмешищем. Он ненавидел тех, кто смеялся над ним. Он строил в воображении грандиозные фантазии о мировом господстве, о том, что он накажет всех, кого ненавидел. И всю бешеную энергию он вложил в замысел мести Космосу. Он выработал поразительную выдержку и силу воли, он строил план за планом, интригу за интригой, шаг за шагом приближаясь к своей цели…
Кэлхаун знал несколько людей с похожей судьбой. Они пошли другим путем. Один из самых ценных работников в штаб-квартире управления Сектором, очень ценимый за свои заслуги, просто на вес золота, имел не совсем, мягко говоря, обычную внешность. Но через пять минут разговора вы уже об этом и не вспоминали. И был еще президент планеты в созвездии Лебедя, учитель с Альфы Кита, музыкант из… Кэлхаун мог сейчас вспомнить многих. Но вот этот горбатый карлик избрал иной путь, противоположный пути мужества и природы. Он избрал ненависть, и поражение было в его случае неотвратимо.
Они вошли в лабораторию. Мургатройд приободрился — обстановка была знакомая. Яркий свет, привычный блеск хромированных приборов, инструменты. Даже запахи хорошо оснащенной микробиологической лаборатории были для Мургатройда приятными, домашними. Он сказал весело:
— Чи-чи-чи!
Карлик в халате дернулся, стремительно обернулся. Широко раскрылись темные блестящие глаза. Кэлхаун дал бесчувственному телу бандита соскользнуть с плеча на пол, позаботившись, чтобы тот не очень ушибся. Из-под формы бандита показалась куртка Медслужбы — соскользнувшее на пол тело потянуло на собой “молнию”.
— Прошу прощения, — вежливо сказал Кэлхаун, — но я вас должен арестовать. Вы обвиняетесь в нарушении основных принципов общественного здоровья. Создание и распространение эпидемии летального характера.
Карлик в халате бросился вправо, что-то схватил со стола. Потом ринулся на Кэлхауна, пытаясь поразить его скальпелем — единственным оружием, оказавшимся под рукой.
Кэлхаун нажал на спуск распылителя…
Глава 7
“Все наши мотивы, наши достижения субъективны. Мы живем в границах черепной коробки. Но человек может сделать то, что он хочет сделать, а потом с удовольствием созерцать результаты своего поступка. Это удовольствие субъективно, но напрямую соотносится с реальностью и с объективным космосом вокруг индивида. Имеется так же сверхсубъективный тип мотивации и получения удовольствия, который очень важен в поведении человека. Многие люди получают удовольствие, созерцая себя в определенном контексте обстоятельств. Такие люди находят удовлетворение в трагическом жесте, в щедрости, мудрости, значительности. Объективные результаты такой репрезентации редко принимаются во внимание. Очень часто личность, завороженная созерцанием великолепия собственной драмы поведения, приносила великие страдания. Ибо личность эта и в мыслях не имела последствий своих поступков для кого-то еще…”
Кэлхаун связал карлика полосами разорванной куртки. Процедуру эту Кэлхаун проделал очень тщательно: сначала он привязал пленника к стулу, потом заключил в надежный кокон тканевых пут. Потом занялся осмотром лаборатории.
Мургатройд, поднявшись на задние лапы, копировал движения Кэлхауна. Кэлхаун осматривал лабораторию. В большинстве оборудование было ему знакомым: наборы чашек Петри, предметные стекла, оптические и электронные микроскопы, автоклавы, облучатели, инструменты для микроанализа, термостаты, в которых культура могла содержаться в любом из сотни избранных температурных режимов. Мургатройд чувствовал себя, как дома.
Вскоре Кэлхаун услышал стон. Он повернулся и кивнул пленнику.
— Здравствуйте, — вежливо приветствовал он хозяина лаборатории. — Я очень заинтересовался вашей работой. Кстати, сам я работаю в Медслужбе. Я прибыл с обычной проверкой, и кто-то попытался меня уничтожить. На их месте я бы позволил мне сесть, а потом прикончил бы выстрелом бластера. Но это, само собой, было бы слишком прозаично.
На него внимательно смотрели маленькие темные глаза. Выражение их менялось каждую секунду. То их наполняла ярость, граничащая с безумием, в следующий миг они становились хитрыми и проницательными. Потом выказывался почти животный страх.
Кэлхаун сказал несколько рассеянно:
— Наверное, сейчас разговаривать с вами нет смысла. Вы еще не оценили ситуацию, не успокоились. Я в корабле, и никто не может мне помешать. Трое из вашей… команды мясников выведены из строя на несколько дней….. Сверхдоза полисульфата, — пояснил он. — Это так просто, что я был уверен — вы не догадаетесь. Я их “выключил”, чтобы проникнуть на корабль.
Пленник, похожий на мумию, спеленатый лентами, пробормотал что-то нечленораздельное. Кажется, он скрежетал зубами. Потом забулькал — ярость вышла из-под контроля.