— В общем… я, как обычно, делал ночной обход в секторе А и вдруг услышал крик. Почти сразу зазвонил дежурный телефон на этаже, но я был слишком далеко от него и решил бежать туда, откуда кричали, в палату Четыре-Восемь-Восемь. Вы правы, мы так его и зовем. Он сидел на полу, привалившись к кровати. Я сразу понял, что старик мертв, — он был белый как бумага и не дышал, а рот… рот был разинут, вот как-то так. — Элиас изобразил гримасу мертвеца и продолжил: — А руками он цеплялся за шею, будто душил себя… Честно, я слегка сдрейфил, когда его увидел… Не знал, что делать. А потом до меня дошло, что у него случилась паническая атака, за которой последовал сердечный приступ.
— Что было дальше?
— Мне вспомнились полицейские сериалы — там всегда говорят, что на месте происшествия нельзя ничего трогать, поэтому я сразу вышел в коридор. Тут подоспел Леонард, а за ним Аймерик, надзиратель из комнаты видеонаблюдения. Аймерик сказал нам, что уже сообщил в полицию о самоубийстве пациента. Мы-то с Леонардом понимали, что это чушь, но еще раз звонить вам и объяснять, что парень ошибся, побоялись — вы бы подумали, что мы и сами тут психи.
Сара одобрительно кивнула, чтобы вдохновить свидетеля на дальнейшее повествование.
— Ваш коллега Леонард добрался до палаты позже, чем вы. Почему?
— Он колол пациентам снотворное, эта процедура требует последовательности и сосредоточенности, нельзя прерываться.
Сара еще раз кивнула, что-то записав в блокноте.
— Давно вы работаете в "Гёустаде", господин Лунде?
— Пять лет. Если точно, с десятого февраля две тысячи одиннадцатого.
— Расскажите мне о пациенте Четыре-Восемь-Восемь.
Санитар поскреб в затылке, как будто его внезапно укусил комар.
— Ну, вообще-то о нем мало что известно. Он страдал амнезией и ни с кем не разговаривал.
— То есть за пять лет вы ни разу не слышали его голоса?
— Только когда он кричал.
— А эти цифры, "четыре, восемь, восемь" у него на лбу? Вы знаете, откуда они взялись?
— Понятия не имею. Другие санитары говорили, что шрамы уже были, когда он поступил в "Гёустад".
— Сколько раз к нему приходили посетители за то время, что вы там работаете?
— Посетители? — удивился Элиас. — На моей памяти ни разу. И мне говорили, что его никто не навещал в больнице все тридцать с чем-то лет. Или сорок.
Регистрационные журналы наверняка сгорели в пожаре, так что Сара понимала — проверить слова санитара вряд ли удастся.
— А кто вам об этом говорил?
— Ну, многие. Например, Леонард. Он там очень давно работает и знает больше, чем я.
Сара, скользнув взглядом по торсу Элиаса, заметила, что он дышит слишком учащенно для человека, который спокойно сидит на стуле.
— Это Леонард велел вам перенести труп в другое место? Задавая вопрос, Сара внимательно следила за реакцией санитара, и та не замедлила проявиться: глаза расширились, он слегка подался назад.
— Я… не понял… Мы не переносили тело. Я ведь уже сказал — ничего в палате не трогали.
— Тело перенесли из сектора А в сектор C, господин Лун-де. У нас есть доказательства. А кроме дежурных санитаров, то есть вас с Леонардом Сандвиком, никого из персонала на этаже не было.
Элиас снова впился зубами в большой палец, затем сбивчиво заговорил:
— Послушайте, я… Честное слово, я тут ни при чем. Клянусь! Я сделал, как велел директор, вот и всё!
— Вы перенесли тело?
— Да… Да, мы с Леонардом получили от директора приказ перенести Четыре-Восемь-Восемь из палаты C32 в сектор А.
— Зачем?
— Директор не хотел, чтобы кто-то увидел рисунки.
— Почему не хотел?
— Не знаю… Мне платят за то, чтобы я работал и не задавал лишних вопросов, а я и так не задаю — мне не нужны проблемы. И потом, что это меняет? Я рассказал вам правду — прибежал на крик, но было слишком поздно. Разница только в том, что это случилось в палате C32, а не в секторе А.
— Что вы увидели в палате C32?
— Я ведь уже сказал. Делал обход, услышал крик… Чудовищный, невозможный крик… Я говорю "невозможный", потому что никогда не думал, что человек способен издавать такой звук. Он начинался, как… как хриплое покашливание, как будто старик прочищал горло, а закончился визгом на каких-то запредельно высоких нотах. Впечатление было, что мне иголки воткнули в барабанные перепонки… Со стариком такое часто случалось, но на этот раз он сам себя превзошел. Я решил все-таки сбегать к нему, взглянуть на всякий случай, но, когда прибежал, он сидел с разинутым ртом и выпученными глазами, держась за горло… — Элиас Лунде перевел дыхание. — Я тут навидался психов за пять лет, но пациента, который пытался бы себя задушить голыми руками, еще не встречал.