Макс прижал ладонью место, где цветок пульсировал над подключичной артерии.
– Да, это так. Все земляне любят и почитают свою планету.
– В этом нет ничего плохого, кроме того, что некоторые из вас могут болтать без умолку о Земле. А это немного надоедает.
Макс Фердинанд поджал губы. Он выглядел оскорбленным и обиженным. И Яну показалось, что старик вот-вот бросит его в ледяном заточении.
– Все дело в том, что в ваших марсианских колониях нет ничего прекрасного. – Заговорил Макс. – Вы там существуете. Вы привыкли к бесцветным пустыням и ядовитым атмосферам. Но мы ценим красоту нашей планеты за ее уникальность. Колонистам этого никогда не понять. – Макс откашлялся. Его пронзительные, не молодые глаза смотрели на Яна с укоризной. – У Гришина нет никакой второй трости. И с Навацки он не знаком. Простите, инспектор, но всё указывает на то, что в этом деле как-то замешаны только вы. И любопытство, приведшее следствие в контейнере к телу, красноречивее всего доказывает вашу вину. Вы будто знали, куда нужно идти.
Спорить дальше, в попытках что-либо доказать, не имело смысла, и Ян это понял. Его все ещё охватывал страх оказаться запертым навсегда, но здравый смысл понемногу завладевал разумом, и инспектор уже продумывал возможный ход событий.
– Мне нужна твоя помощь, Макс. – тихо произнес Ян.
Макс с готовностью кивнул. Он направился к двери. Поднял кружку с пола. Уже ухватившись да ручку двери, чтобы её открыть, охранник обернулся и с дружественным теплом в глазах посмотрел на Яна.
– Не отчаивайтесь, инспектор. Я что-нибудь придумаю.
Ян снова остался один в холодильном подвале корабельной полиции. Пустота серого помещения наводила тоску. Холод, пробравшийся под кожу, навеял воспоминания о единственном путешествии на планету Лилий.
Земля Яну не понравилась.
Ему было не больше шестнадцати. С матерью вдвоем они поехали на похороны бабушки, которую Ян знал только по видео-звонкам. Мать всю дорогу с тоской поглядывала на Яна и тяжело вздыхала, сожалея, что бабушка так и не увидела своего внука вживую.
Приземлились они в странном месте. Кругом все было белым, голым и холодным. Яркий свет резал глаза до боли. Местные жители, одетые в меховые шапки и огромные шкуры животных, разглядывали прибывших с удивлением, Иногда тыкали пальцем, а сквозь приглушенное хихиканье можно было расслышать:
– Марсиане… Смотрите, марсиане!…
Люди называли это место Камчаткой и прибавляли, что в этом году весна выдалась тёплая. Ян не понимал, что это значит. И если это время года было теплом, то как тогда выглядит холодная весна? Он ёжился в тщетных попытках согреться, кутаясь в выданную ему шубу, пропахшую специфическим не свежим запахом.
Шесть поминальных дней родственники, пахнувшие потом, – по всей видимости из-за сильных морозов простейшие гигиенические процедуры становились труднодоступны, – встречали Яна с неожиданной радостью, обнимали его и неустанно твердили: "Как жаль, что Нюрка не дождалась". Ян глупо улыбался в ответ, сдерживая желание заткнуть нос платком, в котором, как ему казалось, ещё сохранялся запах свежести очищенного вытяжками марсианского воздуха.
На запорошенной белым снегом Земле Ян не видел красот, которыми все восхищались. Скудные облезлые осины и сгоревшие частично елки на фоне грязно-белого снега, местами растаявшего и обнажившего голую землю – вот и всё, что ему довелось лицезреть на этой тусклой, слепящей зимним покрывалом планете. Яну так и не довелось увидеть ни одного цветка, не говоря уже о той самой лилии, в виде которой земляне носят украшения, наносят её узор на тела и вообще, «носятся с ней как с писанной торбой», считая своим долгом демонстрировать свою преданность месту происхождения всем и всюду.
Та облезлая и замерзшая Земля заставила юного Яна всей пылкостью юного сердца полюбить небольшой ботанический сад, раскинувшийся в Окси-зоне их марсианской колонии, и научила ценить то немногое, что они сумели построить.
Жители ослепляющей Камчатки в разговоре с инопланетянами вели себя напыщенно, презрительным взглядом смиряли собеседника и недоверчиво покачивали головой. И даже если Землянин ничего не говорил, Ян осязал его надменное и высокомерное молчание. Каждое слово и движение, всякий невольный жест Землянина были полны необоснованной гордости, которую они черпали в истоках своего происхождения. И гордость эта позволяла им относятся ко всем иным человеческим существам с пренебрежением и с нисхождением. Все прочие встреченные Яном земляне, даже будучи далеко-далеко в глубоком космосе, не многим отличались от Камчатских северян.