— Я не хочу манную кашу. Эда, я не хочу.
— Да кто тебя ею кормит, глупый, — сказала я.
— А есть хочу, — добавил Ромек.
Мы сидели на крыше и играли в кубики. Кубики были с буквами, но Ромек учиться не хотел, а пытался что-то соорудить. Когда небо окрасилось в красный, на крыше появился Томаш.
Ромек потянул его за руку:
— Томаш, давай строить.
Томаш послушно ставил кубик на кубик и посматривал на меня.
— Тоже не любишь манку? — усмехнулась я.
— Просто подумал, вдруг вы здесь.
Я благодарно посмотрела на него, а он протянул мне бутерброд. Я разломала его пополам и поделилась с Ромеком. Томаш сел рядом.
— Слушай, Эда! — бодро сказал он. — Ты же смелая, да?
Я пожала плечами:
— Это вряд ли.
— А если бы ты могла всем помочь?
— Тогда, наверное, посмелела бы. А может, и нет.
Томаш вытянул вперёд руку и раскрыл ладонь. На ладони лежал браслет. Он был не такой серебристо-чёрный, как у родителей. Он был оттенков зелёного цвета.
— Смогла бы надеть? — спросил Томаш.
Я забрала браслет. Он был тяжёлым и холодным.
— Объясни, — попросила я.
Томаш вздохнул.
— Ты же знаешь, что у родителей браслет не снять.
— Кто-то пробовал? — спросила я.
Томаш закатал штанину и показал шрам на ноге.
— Многие пробовали, — сказал он. — Снять его невозможно.
Я уткнулась в колени, раскачивая на пальце браслет.
— Этот браслет, — сказал Томаш. — Сделал я сам. Он такой же, как у родителей. Почти.
— Почти?
— Он мощнее. И сообщения на него могу передавать только я. Мы не можем снять браслет, потому что родители убеждены, что этого делать нельзя. Но если дети будут убеждены ещё больше, что это сделать можно… Понимаешь?
— Почему ты не можешь испробовать его сам?
— Я не могу отправить сам себе сообщение. Он завязан на меня, вот и всё. Невозможно.
— Тогда почему я? Ведь моя мама — Первая. Вдруг мы наоборот, навредим?
— Я уверен, что Первая мама будет всегда. Не твоя, так чья-то ещё. Заодно и выясним. Нам нужны взрослые, Эда. Без них мы не справимся. Надо с кого-то начинать.
— Присмотри за Ромеком, — сказала я и защёлкнула браслет на запястье. Мне сразу захотелось уйти, не оставаться здесь. Куда-нибудь, только прочь. Свободная зона теперь была не для меня.
— Завтра в десять, — сказал Томаш. — Будь готова.
Я покидала свободную зону почти ночью. Посмотрела на наше здание и увидела, как вверх, в небо, светят два фонарика. Один луч, Ромека, беспокойно метался туда-сюда, а другой светил вверх, до самой яркой звезды.
Утром, в десять-ноль-ноль мама сказала: «Родители должны провести время с детьми». В этот же момент, в десять-ноль-ноль, утра на мой браслет поступило сообщение: «Родители должны жить без браслета». Я помню только, как меня обволокло каким-то мягким туманом, как я сделала шаг вперёд. Помню, как странно посмотрела на меня мама. Дальше был какой-то провал. Но страшный провал, страшный! Я до сих пор помню этот страх, он мне снится, он преследует меня, скрывается за каждым углом. Помню, что тогда я знала, как правильно. И ещё было больно. А потом я очнулась.
Мама лепила пластырь к нашим царапинам. Томашу тоже прилично досталось.
— Ты-то что тут делаешь? — удивилась я.
— Надо было с тебя снять браслет, — сказал Томаш, морщась. — Одержимая. Убийца несчастная.
— Ладно врать, — обиделась я. — Всё обошлось без жертв.
— Но могли бы быть, — сказал Томаш.
Надо же, а раньше он был таким спокойным и сдержанным!
— Да ладно тебе, — сказала я и прижалась к маме. Она погладила меня по голове.
Ромек давно вокруг неё крутился и пританцовывал. На маминой руке не было браслета. Теперь она была нашей мамой, такой, как и раньше. Но сколько ещё осталось родителей! Я спохватилась:
— Надо всем отправить сообщение. «Родители должны провести время с детьми». Всем понравится. Пусть отдохнут. Впереди война.
— Подожди, Эда, — сказал Томаш. — Ты всегда рассылаешь сообщения локально? Через какое-то время, как получишь их сама?
— Как будто ты не знаешь… — буркнула я.
Томаш приблизился и шепнул:
— Моя мама была Первой.
— Была?
— Да, Эда. Рассылка сообщений всем перестала работать через месяц после появления браслетов. С тех пор сообщения рассылают только Первым…
У меня чуть челюсть не отвалилась.