— Мамаша? — зло спросил Генка.
— Сестра, — сказал я и ушёл.
Иногда Акама задумывалась. Тогда она невпопад отвечала, смотрела рассеяно, могла размешать сахар в чае вилкой…
— Тебя ведь надо как-то воспитывать, Тайго? Как это делается, научи…
— Можешь меня поставить в угол, — предложил я.
— Треугольника? — не поняла Акама.
— Комнаты, — вздохнул я.
— Ну, становись… — с сомнением предложила Акама.
— Но сначала мне надо провиниться, — сказал я.
— Сложно как-то, — махала рукой Акама и говорила. — Пойдём погуляем, Тайго.
Всегда запоминаются вроде бы неважные мелочи. Однажды ночью я проснулся, потому что хотелось пить. Пошлёпал босиком к холодильнику, достал молоко (или что-то, очень похожее на молоко), налил в кружку. В дверях кухни стоял Кори и сонно тёр глаза. Он протянул мне чашку, я налил и ему. Мы сели за стол друг напротив друга. Я набрал в рот молока, посмотрел на Кори, и мне вдруг почему-то стало смешно. И Кори отхлебнул из чашки и завис. Каждый знает, как это сложно, когда вот так хочется смеяться, и не можешь глотнуть. Мы смеялись одними глазами, а потом собрались с силами, проглотили молоко и захохотали во весь голос. У меня даже пресс заболел, а на шум прибежала Акама.
— Что это у вас тут? — растерянно спросила она.
Кори подмигнул мне и сказал Акаме:
— Ничего. Пить хочешь?
Мне исполнился год. Или один шаг к двенадцати годам. Акама дала мне денег и сказала, чтобы я купил всё, что хочу. Она хотела пойти со мной, но я сам сбегал в магазин, в котором продавались всякие редкости с непонятным назначением. Я рассматривал раздел головоломок, и вдруг увидел на полке чёрный шар.
Он не казался таким ярким, его слегка покрывала пыль.
Но всё как будто вернулось. Тот день, год назад… Родители, школа, моё исчезновение, дорога…
И это было правдой, потому что чёрный шар из кошмаров земных детей лежал на полке с безделушками.
Я закричал и помчался прочь. Я был почти у дома, и мне казалось, если я забегу на мост, то буду в безопасности. Я кричал и убегал, но холодный чёрный шар прикосновением почти обжёг мне ладонь. Помню, что испуганная Акама мчалась по мосту ко мне. А потом я исчез.
Мы летели по магнитной дороге, я рвался к двери машины, пытался открыть её, кого-то ударил… Меня усадили на место, но я брыкался, вырывался, кусался…
Мне сделали укол, и последнее, что я запомнил, это был Генка. Он навис надо мной и кричал:
— Всех раскусил, понял, да?! Бигору они не купили! Всех вернут, ясно?! Воруют детей, нормально, а?! Ща полетим обратно, Макс, пусть утрутся!
Мне захотелось врезать ему, но лицо Генки расплылось, как в тумане.
Очнулся я уже в машине. Она неслась по знакомой трассе моего города. Земной трассе. Было темно, горели светофоры, на остановках толпились люди, многие курили. Меня высадили у подъезда и уехали. Я нехотя поплёлся по лестнице на свой третий этаж. Позвонил в дверь. Открыли папа с мамой.
Мама крикнула:
— Максим! — и ринулась ко мне, но я увернулся, побежал в свою комнату и упал на кровать, пахнущую постиранным бельём.
Я рыдал, не скрываясь, я пинал подушку кулаками. Мама сидела рядом, брала меня за руку, которую я выдёргивал, и говорила:
— Успокойся, Максимка, сыночек…
Но я рыдал, в голове у меня шумело, а в вокруг всё было так же, как год назад…
Мама поднялась и, закрывая лицо ладонью, вышла из комнаты.
А я затих и прислушался к шуму в голове. И в моих мыслях встревоженно, но бойко шептала Акама:
— Не бойся, Тайго, мы скоро прилетим, не бойся, Тайго, мы скоро прилетим, не бойся, Тайго…
Зал с античными скульптурами
Три грации
Ленка была маленькой. Не то, что её бабушки, с которыми она ехала на море. Бабушек было три, и все они были большими. Ленка даже боялась думать, какая из бабушек больше. Если она решала, что одна, то вторая начинала казаться ещё внушительней, и её заслоняла третья, и тогда первая раздувалась, как павлин, разводила руки в стороны, и Ленке хотелось спрятаться, потому что эта бабушка, конечно же, тут же поглощала мир целиком. Но проходило несколько минут, и Ленка осторожно открывала один глаз, убирала ладонь с другого, и перед нею оказывалось бабушкино лицо. Бабушка заботливо спрашивала, а голос её гремел на пять километров вокруг:
— Ты, Леночка, испугалась чего? Ты, Леночка, ничего не пугайся. Если всего пугаешься, то так и заикой можно остаться, — и бабушка ласково трясла Ленку за плечо.
Но Ленка не боялась стать заикой — она боялась бабушек, особенно когда те собирались вместе. Они смеялись так громко, что вагон потрясывало, а соседи опасливо затихали. Ленка и сама забилась в уголок вагонного сиденья и царапала коленку — так было спокойней. Время от времени бабушки замечали её, и тогда одна из них говорила: