Этот порог Александр переступал не без робости. Всё же самоназванный Король Звёзд, которого писатель, подобно большинству, видел только на экранах. Сколько ожиданий, столько предубеждений…
Более всего гримёрка Луи походила на любительский мюзикл. Сотрудники то стекались в замысловатые массы, то растекались без потери сложносочинённых связей меж собой, и с ними по перемещались инструменты, реквизит, речи, идеи — в общем, сырая человеческая энергия. Ритмом этому действу служили пиликающие вразнобой телефоны двух типов на диване, которые постоянно рядились с кем-то на повышенных тонах. За светомузыку отвечали вспышки фотоаппаратов. Но смыслом маленькой гримёрной вселенной был, без сомнения, сам Король, восседавший на табурете перед напольным зеркалом с лампочками. Распевка Луи придавала бушующей вокруг стихии некую целостность и в то же время подавляла её — так, что разобрать можно было только его слово. Секрет не особо королевского табурета заключался в том, что иначе стайка костюмеров не смогла бы колдовать над немыслимым белым плащом со стразами. В то же время специальный человек доводил перья на золотистом шлеме до одного ему известному идеала.
— А это что за бананчик? — нараспев поинтересовался Луи у отражения Александра в своем зеркале. Двое типов повскакивали с дивана и, рассовав телефоны по задним карманам, кинулись к Рассветову.
— Кто ты?
— Ты, да. Кто?
Александр растерянно посмотрел на одного, другого, переглянулся через зеркало с Луи и решил отвечать ему.
— Александр Рассветов. Очень приятно.
— Мальчики, — покачал головой Король, — я спросил, кто он, а не его имя и самочувствие.
— Кто ты, а?
Второй для пущей убедительности направил на пришельца перцовый баллончик.
— Писатель, — заверил Короля Александр.
— Писатель… Тот самый! — вскричал безоружный «мальчик».
— Какой такой — самый? — недоверчиво, но оживился Луи.
— Алекс Рассветов. Да он нём пол-Москвы гудит и весь Чернокаменск!
Александр уловил нюанс во взгляде Короля — словно бы у организма на его пороге обнаружилось лицо.
— Дайте нам пообщаться, мальчики.
Свита как раз завершила работу над костюмом и оставила Луи «наедине» с приблизившимся Александром.
— Ну, Алекс, здравствуй. — Доброжелательный юмор в голосе Короля не разрядил стянувшееся между ними напряжение. — Как у тебя, есть дети?
— Нет, насколько знаю.
— Дети — цветы жизни, — изрёк Луи. Зеркало в мельчайших подробностях передало глубокомысленность его взгляда. — Это и счастье, и радость, и любовь, и, конечно же, бессонные ночи, заботы, переживания. Я хочу, чтобы они цвели как можно дольше, понимаешь? А, поймешь, когда сам в цветники заделаешься.
— В кого?..
— Ну, кто там цветами занимается.
— Понял.
— Ты у нас глухонький? Хотя, писателю некритично… Я о чём, Алекс, видеть тебя хотел не я, а Ангелина, но я все равно очень рад с тобой познакомиться. Щёлкнем себяшку на память?
— Луи Борисович… — проговорила подошедшая визажистка, и Король умолк, чтобы она без помех подвела ему глаза.
— Алекс, — тронул Рассветова за локоть один из «мальчиков», уверенный обладатель перцового баллончика. — Не задерживаемся.
Писатель пошёл на выход, но его мягко завернули вглубь гримёрки в закуток за костюмерными лабиринтами, где на мягком пурпурном диване сидела, поджав ноги, девчонка лет четырнадцати. Хотя, по правде, сидела она в огромном планшете на собственных коленях, выбивая по экрану нечто, требующее всех десяти пальцев.
— Ангелина Луишевна, — позвал «мальчик».
Она подняла глаза на писателя и подпрыгнула на месте, едва успев поймать планшет на лету.
— Александр! Александр Рассветов!
— Здравствуй, Ангелина, — вежливо улыбнулся тот.
— Я вас оставлю, — удалился «мальчик».
Ангелина бросилась к Александру и, радостно попискивая, обняла. Не зная, куда деваться, Рассветов уставился на отшвырнутый в угол дивана планшет. Когда объятья начали откровенно затягиваться, он тронул девочку за плечо, и Ангелина тут же отлипла.
— Я вашу книжку прочла, новую! — выпалила она, не сводя с писателя мерцающих от восторга глаз.
— Правда?
— Честно! У меня столько вопросов!
— Мне лучше присесть…
— Не стесняйтесь!
Александр устроился на краешке, и Ангелина заметалась перед ним, тараторя:
«А почему Светлана бросила Дмитрия? Он же тако-ое дело раскрыл!»
«На сто пятнадцатой странице Дмитрий отметил, что у свидетеля карие глаза, а на двести третьей они у него уже зеленоватые. Не могу понять, это линзы, игра света, или намёк, что у него есть злобный брат-близнец?! Это объяснило бы многое…»
«Ну как Леша мог предпочесть Марину, она же глупая, поверхностная и… ну… невоздержанная!»
«Почему преступник делал то, что делал? У него же было всё! Откуда такая злоба и алчность?»
«Я три книжки прочла, и складывается впечатление, что через расследование своих дел Дмитрий пытается найти что-то, нечто, без чего его жизнь кажется недоделанной, как мозаика у меня в комнате на столе…»
Отвечавший доселе в режиме попугая, Александр поднял на Ангелину внимательный взгляд. Понимание этой девчонки казалось куда глубже, чем у высоколобых критиков Западной Европы и России, которые выковыривали из его романов лишь отголоски актуальных событий, поп-культурные отсылки, большинство из которых он и близко не задумывал, а если находили вечные вопросы, то лишь те, которые болтались на поверхности.
— Это правильный вопрос, Ангелина. Ты ведь понимаешь, что я не могу на него ответить напрямую? Иначе зачем все эти книжки?
— А, ну ладно, — легко согласилась она и тут же вдавила в пол тему отношений Дмитрия и Светланы.
Лязг металла о металл — это стены костюмов разъезжались подобно бессчётным кулисам, являя всё более широкий обзор на Короля, а когда уехала последняя, к нему как на сцену впорхнул ещё один небезызвестный персонаж — Кирилл Каталонов. Сегодня «Платиновый блондин России 2003» расхаживал в скромным по его меркам оперном фраке с красной бабочкой.
— Это ещё что, Кирюша? — воскликнул, скосив на секунду глаза, Король. Несмотря на то, что капризный голос подразумевал немного фирменной жестикуляции, он сидел истуканом и высматривал малейшие недостатки своего макияжа.
— Это, Луи, высокое искусство! — объявил Кирилл Каталонов, изящно вытряхнув смартфон из рукава в ладонь. — Себяшку?
Король мигом отвалился от зеркала, чуть склонил голову, чтобы влезть в кадр, и оба, не сговариваясь, организовали пару сценок. Отобрав фотографию, Кирилл передал смартфон ассистенту. Луи же воссел обратно на трон.
— Только не говори, что ты задумал это! — воззрился он на друга как бы свысока.
— Я думал, так много думал, и почувствовал, что весь мой репертуар последних лет — пыль, Луи. Пыль!
— Скажи это композиторам, аранжировщикам, текстовикам, стилистам…
— Нет! Это прекрасные, талантливые люди, но для моей души… Я что хочу сказать, Луи, душа моя просит тех самых ощущений, когда я просто пел в опере, касаясь чего-то… высокого, выше, чем я сам. Прекрасное чувство… А сейчас я что? Вот за что меня люди запомнят? За дурацкие клипы, где меня как дурака валяют? За рекламу с кривляниями? Нет. Я не буду таким. Я хочу вернуть те времена, когда я был хорош, отличен, замечателен, и Зрители меня… уважали.
Король покачал головой сочувственно и осуждающе.
— Кирюша-Кирюша-Кирюша… Все мы со скрипом проходим испытания Зрителями. Но знаешь, почему они до сих пор не пожрали наши души? Потому что в них осталась капля уважения за то, что мы такие, какие мы есть. Не притворяемся непонятно кем. Нет, притворяемся, но мы такие и есть — лицедеи. Кирюш, ты давно не платиновый мальчик из оперы. Ты такой же как и мы, попсовик-затейник.
— Я не могу, не могу больше выносить их осуждения! — дрогнул голосом Каталонов.
— Ой, да пёс с ними! Большой, дворовый, блохастый… — Луи задумался, но тут же стряхнул с себя это наваждение. — Пёс. Им ведь что подавай — чёрт-те что. Никогда не скажут, сами не знают, только нащупывай, а мы с тобой парни немолодые, стабильные. Зачем дёргаться, ломая рабочий механизм? Кирюша, костюм классный, но пожалуйста, исполняй только проверенные номера. Я Зрителям никогда новые песни не пою, пока не убедюсь, что не натренировал репертуар до автоматизма. А ты — сколько лет ты не занимался академическим вокалом? Десять?