— Это была отличная затея, да вот не учёл, что матрас тяжёлый как тварь, а внизу у кровати дощатые латы. Сколько пытался приподнять всё это, сдвинуть!.. Так рад, что именно ты открыл люк. Сам понимаешь, я бы кому угодно… Но тебе особенно.
От прежней полноты было ни капли — жизнь обстругала старого друга до щепки, выжав лицо в единый мускул, и пустила лихорадочную искру в глаза. Роль одежды на нём играли какие-то лохмотья с бахромой ниток наружу, зато на удивление чистые. Очки несколько пожелтели и покосились.
— Добро, как говорится, пожаловать, — развёл руками Евгений, как бы приглашая оглядеться.
Внизу тоже обошлось без окон. У одной стены стоял стол с россыпью тарелок и кружек, из которых росли грибы и какой-то мох, напротив лежал голый матрас с неаппетитными пятнами по центру, всю третью стену занимала испачканная простыня на гвоздях. В отдельном углу мерцал монитор, подключённый, очевидно, к камерам в вестибюле, а вдоль стены, которую Александр принял за свободную, тянулась верёвка из тонко свёрнутого покрывала, на которой сохло бельё.
— Знал бы ты, как муторно стирать в душевой кабине, а иногда унитазе.
Александр стал быстро-быстро озираться вновь, и не обнаружил двери. Евгений невесело хохотнул.
— Номер замурован, и таких здесь много. Мне повезло, что сюда ещё подают воду, тепло, электричество. Хоть и с перебоями…
— Поэтому люк?
— Его я впилил сам. Не смотри так, я проверял теорию замурованных номеров и, как видишь, не ошибся. Вот, вычеркнул из списка загадок Чернокаменска.
Евгений подвёл его к простыне, которая оказалась исписанной бесконечными колонками текста, и ткнул в соответствующую запись. Александр разобрал «Щебень», «Геннадий Сергеевич» и «Горохов?», остальное из-за отвратительного почерка было не разобрать. Зато теперь он обратив внимание на жутко масштабную поделку на полу ниже самодельного холста из простыни. Поделка была сработана из кусочков паркета, уходящих в потолок верёвочек, гвоздей и скотча. Александр вновь оглядел безумное жилище, и его охватил запоздалый ужас.
— Что произошло с тобой, Евген…
— Одержимость, — серьёзно и несколько буднично ответил тот. — Отец Иоганн из местного костёла сделал всё, что мог, но экзорцизм не помог. Приходится… Ладно, что всё обо мне, ты-то чего тут шаришься, Сань?
Было в голосе старого друга что-то, отчего Саня отринул все опасения и начал рассказывать — долго, со всеми подробностями и без утайки. Евгений слушал, время от времени сверяясь с простынёй, и что-то записывал в блокнот, который он достал из кармана своих лохмотьев. Так Александр наконец-то признал в них вусмерть заношенный гостиничный халат. Евгений вдруг поднял руку посреди описания, как ужасно воняет в обеих его комнатах:
— По каким, говоришь, адресам живут твои друзья?
— Я не говорил.
— А вот говори!
Пока Рассветов называл адреса, Евгений носился вокруг своей поделки из паркета и верёвочек и приходил в неописуемый восторг.
— Сходится! Сходится! Саня, ты помогаешь! Начинаю подозревать, ты здесь неслучайно!
— Меня навёл к тебе Кент, — отвечал Александр, с лёгкой опаской наблюдая за его активностью.
— Кто?..
— Мой приятель, ты его не знаешь. Загремел недавно в Гоголевку в ходе одного крупного дела.
— А-а, Инок, что ли? Этот псих — мой лучший информатор.
Александр переводил настороженный взгляд с поделки на увлечённо копающегося в ней Евгения, пока тот, наконец, не распрямился и вскинул руки в победном жесте.
— Саня-я-я! Саня! Это мой последний и, похоже, ключевой проект. Ты, вижу, совсем не догоняешь. Иди сюда. Да не бойся, не двинулся я в этих стенах!
Рассветов сделал неуверенный шаг и остановился.
— Ну и ладно, зрение у тебя всё равно получше. Гляди, — указал Евгений на свою поделку. — Не буду спрашивать, что ты видишь, иначе бы сам подполз от восторга. Так вот, это довольно точная модель Чернокаменска.
Александр вгляделся и к своему ужасу стал узнавать очертания родного города. Он и сам не заметил, как подобрался вплотную, созерцая на диво тонкую работу. Улицы, площади, река Каменёвка… Всё на месте, даже не придраться. Евгений как-то рассказывал, что дед его был мебельных дел мастером; похоже, значительная частица таланта передалась потомку.
— А верёвочки?
— Это самое интересное! — Старый друг прямо-таки источал энтузиазм. — Как-то раз я наблюдал истоки того, после чего Чернокаменск отрезало от окружающего мира…
— Злополучный март, — прошептал Александр.
— Я бы уточнил, Злополучный четверг, ну да ладно. Довольно скоро небытие, охватившее окружающий мир, стало просачиваться внутрь, отгрызая у города неприметные кусочки с самых его окраин. Подтачивались места, куда люди не особо любят ходить: пустыри, свалки-помойки, неудобные заброшки без крыш, куда даже бомжи не суются. Я забил тревогу, однако в какой-то момент стало очевидно, что наша реальность… сопротивляется. Небытие ни на миллиметр не сдвинулось с тех жалких краюх, что поддались ему с самого начала. Этот вопрос показался ключом к моему основному расследованию, которое я так и не закончил. Так я познакомился с интересными пенсионерами по фамилии Краеугольные. Слыхал о таких? Нет? Их усилий хватает только на свой район — куда, так сказать, достают корни. Я пошел вширь и оказалось, эту яму копаю не я один. Где-то в Горках меня встретил любопытный типчик, который имел непосредственный контакт с небытием — он называет его почему-то Махиной. Имеет право, потому что он поделился со мной одним важным открытием; несмотря на то, что реальность держит оборону, небытие всё же проползает внутрь по принципу… ты когда-нибудь трогал воду через пакет? Так вот, даже от такого контакта люди трогаются умом. Вдобавок, проводниками небытия становятся уже свихнувшиеся, но в определенных условиях — когда соприкасаются с небытием через «полиэтилен». Понимаешь? Вместе с моим теперь уже коллегой мы прошерстили город и выяснили, что небытие ползёт под полиэтиленом реальности тоненькими, узенькими ручейками, которые огибают огромные блоки полнейшей, чистейшей, твердейшей реальности. Карты таких блоков и ручейков шли у нас вкривь и вкось, пока мы не допёрли, что картинка-то должна быть трёхмерной. Ну и намучился я с 3D редактором! Любой компьютер, с которым я пытался работать, рано или поздно загаживало вирусами. Я отключался от интернета, но он сам собой включался, чтоб подгрузить несвежего в панамку. Я вырывал сетевые платы — начиналась чехарда с энергосетью. Я переходил на автономные источники питания — они сгорали в минуту. Пришлось, как видишь, поработать ручками.
— Потрясающая модель, — признался Александр, не сводя глаз с макета города.
— Я знаю, но спасибо. Мы нанесли кубы и ручейки на эту модель и на этом успокоились. У коллеги были свои дела, я вернулся к изначальному расследованию, считая, что упёрся в тупик, и всё было хорошо, пока парни Абсолюта снова не полезли куда не следует.
— Абсолюта?..
— Ну, выражением Абсолюта в нашем мире являются власти.
— А, правительство…
— Власти, — с нажимом уточнил Евгений. — В какой-то момент ручейки Небытия разрослись в потоки, а полиэтилен стал истончаться. Причина? Довольно скоро я проследил закономерность, но долго в неё не верил. Ну, вывозят людей из города, самому бы неплохо, но может, такая вот система эвакуации. Однако мне попались на глаза копии писем счастья, и неприятный дух внутри меня зашевелился — кто-то называет это интуицией, я же этого мудака стараюсь не называть по имени. В общем, каждый, кого добровольно-принудительно потащили из города, жил точнёхонько в центре каждого куба твердейшей реальности, а с его исчезновением куб начинал таять словно сахар в чае грёбаной энтропии.
— Выходит, реальность скрепляют определённые люди на определённых местах?
— Определённые люди на своём месте. Нюанс, но важный. Все эти… скрепы могут быть кем угодно и работать кем угодно. Неважно, бедные они, богатые, тёмные или в крапинку. Важно, что они заняты своим делом, к которому у них интуитивно лежит душа. Иногда Абсолют действует не дуболомно, и если не получается соблазнить человека путёвкой из осаждённого города, ему просто подсовывают более оплачиваемую, но ненавистную работу. Действует не хуже экстрадиции. Кто мог подумать, как важно в мире счастье, а?