Неизвестно, почему Жанниной матери позволили работать бухгалтером военчасти. С другой стороны, у майора Д. тоже была справка от психиатра, но это не мешало ему быть майором. Всё-таки мы живём в стране, где документы содержания: «Просьба к гражданину такому-то пройти анализы в связи со смертью» и «Установить премию за апрель за халатное исполнение должностных обязанностей тел-ке Чаркиной Т. Ф.» считаются нормой. («Тел-ка» — это сокращение от «телеграфистка».)
Капитан Шлигер на самом деле не встретил Жаннину мать в парке недалеко от военчасти в тот день, когда из романтических побуждений сорвался и уехал в Черняховск — посмотреть на Wasserturm и умереть, сиречь отказаться от ложного карьеризма. В другой версии фигурировала бывшая Jordanstrasse, застроенная красивыми серыми зданиями, охраняемыми государством. Как человека, знающего город не лучшим образом, могло оттуда занести в окрестности военчасти, и какой там рядом, к чёрту, парк, — отдельный вопрос, но с капитаном Шлигером никто не спорил: все знали, что этот полоумный носит с собой нож и баллончик «черёмухи». На самом деле Александр Борисович познакомился с Юлей Вальдман по объявлению в газете «Из рук в руки». Сработал комплекс спасителя: как не помочь несчастной женщине со следами былой красоты и частным домом? Юля была воспитана в традициях советского интернационализма, да и мужик, бесплатно ремонтирующий проводку, не худшее в мире приобретение. Правда, Александра Борисовича однажды чуть не убило током, но это частности. Интернационализм Юли тоже постепенно сошёл на нет, но это ерунда.
Одноклассников Жанны тоже мало интересовал пятый пункт, потому что в Калининградской области приезжему русскому проще нарваться на хамство аборигенов, чем немцу. Их интересовало другое: правда ли, что Жаннина мать лежала в психушке, и в какой именно — в Чернышевском или на улице Невского? А самое главное — какого чёрта Жанна пристаёт к другим детям, то и дело пытаясь рассказать какую-нибудь бредовую историю с участием вымышленных персонажей?
После школы она поступила на филфак — разумеется, заочно, ведь в общежитии много плохих и злых детей, а главное, придётся самой убирать и готовить. На четвёртом курсе Жанна впала в депрессию и была отчислена за неуспеваемость. Мать сочла нужным устроить театральное представление, послушать которое любезно согласились соседи, собравшиеся под окнами обшарпанного финского дома; разогнать их так и не удалось, потому что капитан Шлигер ушёл сторожить базу до утра, а Юлю местные пьяницы ни в грош не ставили. Но вместо того, чтобы, по обыкновению, заплакать, Жанна стала делиться своими мыслями. Мол, что если мать настаивает, то на следующий год она восстановится, но ей не хочется — незаконченное высшее у неё уже почти есть. Что она никогда не пыталась подладиться к германофобским совковым нравам, царящим в этом ханжеском и убогом заведении, поскольку её натура этого не приемлет. Что страсть лучше стоицизма и лицемерия, что быть честным, даже во зле, лучше, чем утратить себя, подчиняясь традиционной морали, что свободный человек равно может быть и добрым, и злым, но человек несвободный — позор для природы, а педуниверситет есть переход и гибель, и то, что падает, нужно ещё толкнуть. Так говорил Ницше, а ответственность сваливал на Заратустру.
— Я родителям наврала, что уехала к бывшей преподавательнице: сейчас меня уже могут отпускать из города.
— А что, не отпускали? Почему?
— Мать волнуется, когда я уезжаю, это с тех пор, как я на пятом курсе наглоталась таблеток. И вообще, я привыкла быть дома.
— Клёво. А где мой адрес взяли — отец сказал? Ему, наверно, мать оставила мои новые координаты. Я вот думаю, зачем ему знать, где я живу, — чтобы денег на бухло в крайнем случае выцыганить?
— Вы его строго судите, Ася, а у него нервы.
Ася устала и начала откровенно глумиться:
— Я смотрю, вы тоже нервничаете, Жанна. Руки дрожат. Тоже пьёте? А ведь комнатные растения не пьют… Итак. Папаша вас ко мне послал по делу? Вот же блядь — сам-то боится приехать.
— Он не подсылал. Мне просто захотелось посмотреть на вас. Я знаю, что вы всегда были совсем не такой, как я, — Жанна расплескала чай и теперь виновато смотрела на скатерть. Таких неудобно поить чем-то кроме чая. Они с Асей одногодки, но у Аси было чувство, будто она растлевает несовершеннолетнюю. Одним взглядом.