Худенькая девушка в светлом плаще осторожно поднимается по лестнице и в ужасе смотрит на всё это. Наконец она спрашивает (хрупкий надломленный голосок), как пройти в шестую квартиру. В Асину квартиру, то есть.
Определить, сколько ей лет, трудно, кажется, всё-таки ближе к двадцати пяти, чем к восемнадцати. У неё длинные распущенные волосы и надломленные брови, слишком тёмные для блондинки: тот самый тип внешности, который так часто встречается в средневековой литературе и так редко — в жизни.
То есть, в нашей жизни. У фольксдойче жизнь немного другая.
Странно знакомое лицо. Полгода назад Ася и Карина Мандельштерн съездили в этот проклятый городишко — нет, не навестить известно чьего отца, а собрать материал о местных взяточниках. Вечером они спустились в парк выпить по бутылке «Фленсбургера», чудом найденного в этой дыре, и через пару минут Карина зашептала: «Глянь, что это за чокнутая девка на нас уставилась? Как это — „и чё“? Это пиздец. Если бы я доучилась на режиссёрском, я бы её с такой фактурой взяла на роль вампира. Это личико бледное восковое, эти глаза, губы… Ужас, кошмар».
Это вы, произносит она без интонации. Знаете, я просто хотела посмотреть на вас. Меня зовут Жанна Вальдман.
Ну да, конечно. Не брать же фамилию Шлигер. Хорошо, давай посмотрим друг на друга: анархистка, наводящая порядок, и психопатка, испугавшаяся чужого безумия. Полутемнота, кровь, битое стекло. Ты, наверно, ненавидишь моего отца, а мне на него просто по хуй.
3
[2008]
А неплохо бы, подумала Ася, действительно иметь ту интуицию, которую нам приписывают мужики. (Что стало бы с мужскими шовинистами, если бы мы действительно были такими, какими они нас представляют? Асе представилась этакая традиционная женщина глазами мужчин, с крашеными химической дрянью волосами, на шпильках, в платье, под слоем косметики, и всякие ужасы, целый бестиарий, вылезают из её сумочки, в которую, кажется, трудно запихнуть даже маникюрный набор, и мужики, среднестатистические низовые менеджеры с кейсами и органайзерами в сдержанном ужасе смотрят на неё: а если такая захомутает? Женит на себе? Тогда весь этот бестиарий из сумочки посыплется ему на голову — от женщин всё зло в мире и моём микрорайоне! — а в доме тёщи, куда ныне по традиции вселяется мужик, жуткие твари живут в комоде, оккупировали трельяж, затаились в недрах стиральной машины. Детей жена родит от инкуба, и этим выблядкам придется завещать родную фирму, иначе заколдуют.)
Интуиция у неё была, но не исключительная, так, обычная интуиция литератора, неважно, мужчины или женщины. Творческое чутьё — не совсем та вещь, которая каждые пять минут помогает в жизни. Штихелем удобно вырезать на дереве и линолеуме, а не забивать гвозди или помешивать суп.
У Миши, в отличие от неё, интуиция была потрясающая. Он вернулся часам к десяти, выслушал мамашу, то и дело срывающуюся на ор, и зашёл в комнату с заранее заготовленной фразой: «Не трави мою мать, я сам с ней разберусь». Фраза была на иврите, чтобы мать, подслушав, не поняла. Ася ответила сложносочинённым ругательством, вычитанным в книге переводов Шауля Резника.
— Открой ящик, почитаю, — попросил Миша.
— Потом. Дай поспать хотя бы пару часов.
— Ладно, тогда я свою почту быстро посмотрю, не обращай на меня внимания… О, и здесь эта чушь! «Наследие проклятого рода коснётся и тебя, жид, и ты не сможешь умереть, как праведник»… Я как чувствовал, что на этот забытый ящик надо зайти, на этот, блядь, старый, на ymail. Кажется, Жанночку опять выпустили из дурдома.
Ася оторвала голову от подушки:
— А что, она там была?
— Тебе лучше знать, хуле.
— Ты уверен, что это она пишет?
— А кто? — Миша резко развернулся к ней. — Я не специалист по стилистике, но такое могла написать только она. С разных адресов, но язык один и тот же… Я, может, как-то не так выражаюсь? Ты что, успела пересечься с ней?
— Когда бы я успела, интересно?
— Чёрт знает… ваши окольные инцестуальные пути.
— Миша, я спать хочу. Иди к чёрту со своими шутками. Или к Нахмансону сходи, он оценит.
— У тебя амнезия, я только что от него, я же тебя предупреждал, что ухожу именно к нему… Пойми, я не собираюсь лезть в дела твоих родственников, просто они охуели.