Его взгляд переместился на Коди и на их сцепленные руки.
Ник нахмурился.
— Не понимаю.
Ксев сглотнул и заговорил снова.
— Из-за нашей сущности и из-за того, как нас родили и вырастили, мы говорим себе, что нам ничего не нужно. Что мы ничего не хотим, что мы ничто. Что мы презренные темные создания. И нас это устраивает. Нам не нужно, чтобы они принимали или одобряли нас, — он опустил взгляд на пол к ногам Коди. — Но есть нечто, что затягивает нас в пучины и ослабляет без нашей на то воли.
— Свет, — выдохнула Коди.
Он твердо кивнул.
— Никто не сразит нас в битве. Мы знаем, как сражаться против большинства. Как устоять в любом водовороте. Мы знаем, как пережить оскорбления, жестокость, злобу. Они впитались в нас с молоком матери.
Ксев указал Нику на лежащую без сознания мать.
— К несчастью, неожиданное проявление доброты разоружает нас. Простая улыбка застает нас врасплох. Невинная любовь оставляет нас беззащитными и ставит на колени. Так они калечат и свергают нас. Не войной, дружбой.
Коди покачала головой.
— Любовь — это не слабость.
Он жестоко рассмеялся.
— Твоя мама первая, кто не согласится с этим, Найриа, — он перевел взгляд на Ника. — Это убило твоего отца, Малачай. Это отдало меня и Калеба нашим врагам, это и убьет нас в итоге.
Меньяра грубо фыркнула.
— Да как ты смеешь говорить с ними о любви, если ничего о ней не знаешь.
Он скривил губы в усмешке.
— Знаю благодаря тебе, да, Кэм? Ты была так добра ко мне, так понимала меня, когда я был мальчиком, желающим утешения и находившим в лучшем случае твой холодный отпор… а иногда и пощечины. Ты относилась ко мне, как к предмету, пока меня не затопила ненависть.
В ее глазах мелькнула вина, затем она отвернулась от Ксева.
— Да как мы могли доверять тебе? Тебя вскормило воплощение дьявола.
— Вообще-то, моей нянькой была боевой демон-лисица, пожалевшая меня, когда другие этого не сделали. Или мне так сказали. Матери было плевать на то, что у меня есть нужды, что меня надо кормить. Как и плевать было на то, выживу ли я или умру после того, как мой отец сказал, что она должна оставить меня на волю судьбы, ведь он весь-такой хороший и светлый не собирался признавать меня своим сыном.
Он встретился взглядом с Ником.
— Кстати, я соврал о причине, по которой сражался на другой стороне. Это было не из-за злости на мать. Мне всегда было все равно, что она думает обо мне. Я предал Малачая и свою мать и сражался против Калосума лишь ради своей жены. Она единственная, кого я никогда бы не разочаровал в своей жизни. Единственная, за кого я бы пролил кровь или умер.
Меньяра усмехнулась.
— Ложь! У тебя никогда не было жены.
Но боль в красноватых глазах Ксева показывала, что он говорил от чистого сердца. Нет, это не ложь. Хотя Ксев сказал Нику, что никогда не знал любви, Ник знал этот взгляд. Все чувства подсказывали ему, что Ксев сейчас был честен с ним. Тот же свет горел в глазах Калеба, когда он говорил о Лилиане.
То же выражение лица было у Кириана, когда он говорил о Теоне, у Баббы, когда он говорил о Мелиссе.
Истинная любовь. О которой писали сонеты и песни. Та, что разбивает твое сердце и его уже не собрать.
— Как ее звали? — спросил Ник.
Ксев не колебался с ответом. Он произнес имя с благоговением, но в то же время уверенно.
— Майон.
Меньяра вскочила на ноги.
— Лжец! Майон никогда бы не связалась с таким, как ты! Она была самой чистой душой! — ее гнев заставил Ника задуматься, кем же была Майон, но было не лучшее время для вопросов. Ксев уверенно встретился взглядом с Меньярой.
— Не смей оскорблять ее память, произнося ее имя своим грязным языком, когда ничего не знаешь ни о ее истинной красоте или характере! Ты лицемерна, как и мой отец. Ты считаешь, что лишь потому, что родилась от света, ты добрее или лучше тех, кому так не повезло. Это не так. Это делает тебя жестокой ханжой. Позволяет тебе чувствовать свою правоту в неправильных действиях против других. Но ты не лучше моей матери, даже хуже, ведь считаешь, что твоя злоба, направленная на нас, оправдана.
Он порывисто вдохнул и повернулся к Сими, Коди и Нику.
— И именно поэтому нам с женой пришлось скрывать наш брак. Поэтому пришлось отвергать какие-либо отношения между нами. И поэтому мне пришлось отпустить ее через шесть месяцев, чтобы защитить от врагов, включая моих мать и отца, которые убили бы ее, чтобы добраться до меня. Они никогда не оставили бы нас в покое, не позволили бы ей сохранить ее позицию. Хотя она бы никогда не предала Калосум. Но они бы в это не поверили. Я не могу позволить, чтобы кто-то узнал, что ей принадлежит мое сердце. Что оно вообще у меня есть. Хорошее или плохое, светлое или темное, это не важно. Если бы кто-то узнал правду, нас бы уничтожили. Как и случилось с Калебом, который надеялся на счастливую жизнь с Лилиан. Как когда Адариан хотел любить тебя и твою мать. Надеялся, что Чирайз увидет в нем не только монстра, которым он был рожден. Как и все мы, он был жалким мотыльком, притянутым против своей воли к нежному свету, который он не мог понять, но и не мог от него отказаться. Он лишь знал, что хочет жить и чувствовать тепло.
Его взгляд переместился на руку Коди в руке Ника.
— Они завлекают нас чудесными способами. Мгновениями теплоты после холодной жизни, в которой мы были рождены. Мы жалкие существа от колыбели до могилы, — он горько рассмеялся. — Мы беспомощны против них.
Целую минуту Ник не мог дышать от этих искренних горьких слов. Разве это правда?
Была ли его мама невинной сиротой, зачатой и посланной Калосумом лишь для того, чтобы поймать в ловушку его отца?
— Менни? Скажи, что не делала этого с мамой.
Она отвернулась от него, закрыв глаза, показывая, что Ксев сказал правду.
Раздавленный этим откровением, Ник отошел от Коди и Сими, чтобы подойти к женщине, которая помогла ему появиться на свет. К женщине, которую он считал достойной доверия. К той, что обещала ему, что никогда не солжет.
Никогда.
Когда все отвернулись от него с мамой, Меньяра всегда была рядом. Она говорила, это потому, что она приняла их, как семью и им нужна была помощь. Она не могла отвернуться, когда все позволили им страдать. Когда им нужна была помощь.
Но она упустила важные детали.
Ника тошнило, он начал понимать правоту Ливии. Все в его жизни врали ему. Маньяра умолчала не только о секрете его отца и его рождении.
Она скрывала от него свою личность. Ее роль в жизнях их обоих.
Он перевел взгляд на мать и его затошнило, как Калеба в школе.
Как Меньяра могла так поступить с ней? Его мать понятия не имела, что ее удочерили и не знала своих настоящих родителей. Да и он знал лишь то, что отцом был Сефирот. Это убьет ее. Она никогда не поверит, если он попытается ей сказать.
У него кружилась голова, он хмуро посмотрел на Меньяру.
— И кто же тогда моя бабушка?
— Не важно. Она умерла через три дня после того, как отдала твою мать на усыновление в автомобильной аварии. Как и твой дед, предположительно в другой аварии еще до рождения. Поэтому Готье никогда не говорили, что удочерили ее. К чему? Нет смысла говорить Чирайз правду, если оба ее родителя мертвы. Так или иначе, Готье — твои дед и бабка. Это все, что надо знать вам с матерью. Правда лишь причинит ей боль.